упрятан компас, я оттолкнулся палками и помчался вниз. Скорость спуска нарастала, и я явно шел на лучший результат сезона на этой трассе. Наверное, я бы его показал, если бы сумел вовремя изменить угол атаки моих стремительно несущихся лыж и не зарылся их носками на полном ходу в мягчайшую пудру глубокого сугроба, который, естественно, образовался у подножия холма. Результат, как нетрудно догадаться, был самым что ни на есть тривиальным: положение моего тела моментально трансформировалось из изящного горнолыжного полуприседа в вытянувшееся по ходу полета положение прыгуна с трамплина с последующим переходом в положение прыгуна в воду. Я полностью, с головой, скрылся в сугробе.
Надо сказать, что тормозной путь мой был, несмотря на высокую скорость, не особенно длинным, и в этом не последнюю роль сыграл мой выдающийся нос, послуживший в снегу своеобразным дополнительным тормозом. Поскольку при падении пришлось пробить тонкую корочку наста, на носу появились ссадины, однако моментальная анестезия свежим холодным снегом сделала свое дело, и боли я почти не почувствовал. Что касалось оставленных далеко позади ног, то, к счастью, обошлось без переломов, так как я очень удачно выскочил из оставленных в креплениях резиновых сапог.
Я лежал в снегу, соображая, каким образом действовать дальше. Встать сразу я не мог – руки не находили опоры, проваливаясь в рыхлый снег. Интересно, что наблюдавшие сверху за моими эволюциями Томас и Джон почему-то решили, что разведка окончена и можно спускаться, что они и проделали, кстати, более успешно, чем я – во всяком случае их носы сохранили прежние форму и состояние. Я тем временем выбрался из сугроба и, проваливаясь даже на лыжах глубоко в снег, продолжил поиски дороги.
Упряжкам потребовалось гораздо больше времени, чем мне, чтобы окончательно разобраться с зоной рыхлого снега и почувствовать наконец некое подобие опоры под всеми лапами. Пока они выбирались, мне удалось довольно далеко от них оторваться, что было здорово, так как давало больше времени на разведку и поиск оптимальной с точки зрения проходимости дороги. Этот, без сомнения, творческий процесс продолжался с небольшими перерывами до полудня. Местность оставалась сильно пересеченной, и бесконечные подъемы и спуски сильно утомили не только собак, но и каюров, которым приходилось постоянно быть начеку, чтобы успевать вовремя сманеврировать нартами, объезжая торчащие из-под снега черные валуны обширных моренных гряд.
Перед самым перерывом на обед мы вновь оказались на вершине холма, гораздо более высокого, чем утренний. Противоположный по ходу нашего движения склон его обрывался к подножию несколькими крутыми террасами. Для того чтобы спуститься, нам потребовалось не менее часа. Мы двигались с максимальной осторожностью, потому что трасса спуска проходила в непосредственной близости от высокого обрыва, к которому постоянно влекло жаждущих приключений собак упряжки Джона, и тому стоило немалых усилий уберечь их, а заодно и себя самого от неминуемой гибели.
Пока мы таким вот образом, поднимаясь с трудом и спускаясь с риском, двигались, погода нас не слишком интересовала – всем без исключения приходилось жарко. И только тогда, когда, уже ближе к концу дня, мы выбрались на открытую всем ветрам и плоскую, как тарелка, равнину канадской тундры, мы вдруг заметили, что с северо-востока задувает довольно неприятный ветер, который, таким образом, направлен практически прямо нам в лица и в морды нашим собакам, и, кроме того, стало ясно, что ветер этот очень холодный и пронизывающий.
Я все это очень скоро почувствовал, так как был одет более чем легко, и моим единственным спасением был высокий темп движения, благо условия это позволяли. Собаки тоже значительно увеличили темп движения, очевидно, как и я, считая это неплохим способом разогреться. Впрочем, скорее всего, им просто нравилось преследовать меня, явно пытавшегося от них убежать. Стать в этой гонке победителем мне было не суждено – я периодически чувствовал утыкающиеся мне в ноги собачьи носы и слышал гортанные крики каюров «В-о-о-о-у, в-о-о-о-у!», призывавшие собак остановиться. Пользуясь такой действенной поддержкой каюров, я вновь уходил в отрыв, и вновь собаки настигали меня.
Оглядываясь периодически назад, я видел, как мои товарищи один за другим облачались в более теплые одежды, доставая их из лежащих на нартах сумок. Я такой возможности не имел и потому продолжал уповать на саморазогрев за счет движения.
Во время очередной вынужденной остановки, когда собаки вновь достали меня, Уилл даже решился облачиться в свой пуховый комбинезон, рассчитанный, похоже, на работу в открытом космосе. Он уже практически успел это сделать, когда собаки, решив, что дали мне достаточную фору, внезапно сорвались с места, и предводитель с полными ужасающих угроз в адрес ослушников криками, прыгая на одной ноге – другую он успел вставить в штанину комбинезона, понесся за убегавшей от него упряжкой. К счастью, идущий впереди Джон перехватил собак Уилла и дал тому возможность воссоединиться со своими собаками, на мохнатые головы которых мометально обрушилась карающая длань предводителя.
Похоже, что не всем в этот день в тундре было так же неуютно и холодно, как нам. Мы видели множество следов карибу и не только следов, но и их самих. Сначала вдалеке пробежали олениха с олененком, затем совсем близко наш след пересекло стадо, голов шесть – восемь. Джон картинно выхватил ружье, но не успел сделать ни одного выстрела – стадо стремительно удалилось. На наше счастье, собаки за ними не последовали. Заметили мы также четкий отпечаток лап рыси и множество снежных куропаток. Осознание того, что мы не одни в этой тундре, немного согревало.
Для лагеря было выбрано место на небольшом озере, лед которого, потрескивая, таял в нашем чайнике, превращаясь во вкусную холодную чистейшую воду. Уилл, заглянувший в нашу палатку, похвалил меня за хорошую работу по поиску выхода из поросшего лесом холмистого лабиринта, и это было приятно. Он был обычно не особо горазд на похвалы, и надо было сделать нечто выдающееся, чтобы услышать от него подобные слова. Судя по всему, мы подходили к северной границе распространения лесов и теперь могли рассчитывать на то, что предстоящие условия движения будут не столь сложными.
1 апреля
Понятия о холоде
У тундры смещены.
Здесь больше чести смолоду
Надо беречь штаны.
Не греет солнца низкого
Расплавленный янтарь,
И ветерок неистовый
Вдохнул в апрель январь.
Полчаса назад я выяснил, что японская паста – макароны с соба – требует гораздо больше воды, чем мы можем обеспечить при наших скудных запасах энергии. Воды, конечно, здесь хватает,
