Книга Неверный муж моей подруги, часть 2 - Ашира Хаан

Тогда. Твой вкус мне не нравится

О чем говорят с любовницами?

Весенним вечером, переходящим в ночь, когда окна офисов гаснут одно за другим, а в коридорах остается только дежурное освещение?

Приглашая одним коротким сообщением, как проститутку по вызову, отрывая от собственной семьи и работы.

О чем говорят с женщинами, которых используют только для удовлетворения примитивной похоти, для грязного секса, от которого отказывается жена, для сиюминутных удовольствий и потакания своей распущенности?

— Если бы я была напитком, то каким?

— Кофе с лимоном и солью.

— Извращение какое-то…

— Вот именно.

— Герман! Ну серьезно!

— Если прямо серьезно, то… Чай с жасмином.

— Почему?

— Было время, я не мог пить ничего другого. Только чай с жасмином. Очень дорогой — его привозили мне из Китая, из провинции Фуцзянь в специальных ящичках, сохраняющих нужный уровень влажности.

— Оу… Как интересно. А теперь? Больше не пьешь?

— А теперь я перешел на виски. С моим уровнем стресса никакой жасмин уже не справляется. Особенно с тех пор, как я завел любовницу.

— Хочу быть виски.

— Зачем?

— Чтобы ты касался меня губами каждый вечер, впускал в себя и думал только обо мне в те моменты, когда тебе тяжелее всего.

— Ты и так внутри меня. И гораздо чаще, чем виски.

— Нет, это ты внутри меня.

— Иногда.

— Хочу сейчас.

— Сейчас…

Лежать на его столе — голой, или в одних чулках, или в платье, но без белья — было моим редким, любимым и дразняще грешным удовольствием.

Откидывать голову, открывать рот и позволять его члену — гладкому, длинному, шелковому и упругому — скользить глубоко в горло. Это было платой за это удовольствие — и дополнительным острым его ингредиентом.

Герман властно накрывал ладонью мою грудь, сжимал, выкручивал сосок, и я выгибалась, разводя колени. Иногда вторая его рука ложилась мне между ног и дразнила, раз за разом приводя почти на самую вершину удовольствия, но отказывая в нем в последнюю секунду. И чем глубже его пальцы были во мне, тем глубже был его член в моей глотке. Хочешь удовольствия — терпи.

Терпи — и взрывайся мучительным наслаждением в ту самую секунду, когда оно настигает и его. Просто от мысли, что ему сейчас хорошо.

Но не всегда было именно так. Временами Герману было лень выпускать бокал с виски из рук, пока он жестко трахал меня в рот на своем рабочем столе.

Свою любовницу.

Постыдную грязную тайну образцового семьянина и надежного бизнесмена.

Это было больно, горько, мучительно — и сладко, нежно и желанно.

Противоречиво.

Невыносимо.

Извиваться под его руками, отдаваться полностью, доставлять ему удовольствие, задыхаться, получать свое.

Чувствовать себя роковой и порочной, когда он кончает, заливая спермой мое лицо и грудь.

Чувствовать себя любимой и необходимой, когда он вытирает меня влажными салфетками, относит на диван, обнимает — и на долгие секунды прижимается губами к виску, тяжело дыша.

А потом хмурится, замечая уведомление на экране телефона и быстро отвечает на какое-то срочное письмо — печатая одной рукой, пока вторая гладит мои ноги, лежащие у него на коленях.

— Если бы я была оружием, то каким?

— Ты была бы ядом.

— Яд не оружие.

— Тогда вирусом.

— Вирус тоже не оружие.

— Это биологическое оружие.

— Герман!

— Ты — кислород. Отравляющий все в мире, окисляющий, разрушающий — но жизнь без него невозможна.

— Да ну тебя… такую игру портишь.

Вздох. Касание. Губы, прижимающиеся к лодыжке.

И — капитуляция.

— Если бы я был оружием, то каким?

— Ты… японский меч. Черный, с синеватым отливом. Очень древний, опасный и острый.

— А ты знаешь, что старинные японские мечи были очень хрупкими и в бою часто ломались? Слуги носили несколько запасных, чтобы подавать хозяину. А когда те кончались, он доставал второй запасной меч, более короткий.

— Ты знаешь, что ты зануда?

— Нет, нисколько. Я просто расширяю твою метафору, любовь моя.

— То есть, ты хрупкий, негодный и легко заменимый?

— Ты сама выбрала такую ассоциацию.

— Не буду больше с тобой в это играть, ты все переворачиваешь с ног на голову.

Горячее дыхание на моей коже. Близость черных глаз — распахивающийся навстречу безбрежный космос в них. Абсолютная темнота.

В ней — голос. Низкий и глубокий.

Нежный до головокружения.

Он в игре.

— Ты похожа на разноцветные прозрачные карамельки.

— Легкомысленная пустышка?

— Красивая, яркая, кисло-сладкая и тебя можно очень-очень долго облизывать.

— Ты не любишь карамельки, ты любишь свою противную соленую лакрицу.

— Угу. Я люблю лакрицу, поэтому я всегда и везде покупаю лакрицу. В любой стране, в любом магазине, в любой обертке. Любую лакрицу.

— Вот и иди к своей лакрице!

Надутые губы.

Попытка сбежать — пресеченная мгновенно.

Тяжесть мужского тела и его терпкий и одновременно холодный запах.

Который можно вдыхать до бесконечности, заполнять легкие только им одним.

Запястья над головой.

Взгляд в глаза.

— Любая лакрица, Лана. Просто потому что мне нравится этот вкус.