Иначе не прощу себе ее прерванную беременность.
Семен строго смотрит на меня, и я бы ему возразил, скажи он мне это несколько часов назад, но я чувствую за собой вину перед женой, потому предпочитаю проглотить камень в свой огород, как горькую пилюлю.
– Я не против, – пожимаю плечами, достаю телефон.
– Вот здесь запишите свой телефон.
Мужчина передает мне блокнот и ручку.
Так и не повидавшись с женой, с туманными мыслями выхожу из больницы. Озимков, как ни странно, тоже притих. Идет за мной следом.
– Ну, хоть в чем-то плюс все же этого вынужденного «отдыха» есть, – внезапно говорит Аркадий, когда мы возвращаемся домой.
– Ты идиот, Аркаш?
– Нет, Игнат. У вас с Ксений будет время на то, чтобы примириться. За то время, пока она будет лежать в больнице, ты должен из кожи вон вылезти, но добиться того, чтобы жена тебя простила. Если это не удастся сделать сейчас, то будь уверен, потом точно не вернешь.
Сколько умных слов и ни одного о том, где найти рецепт счастливого будущего.
– Разберусь, – буркнул под нос.
Завез его за машиной, но, прежде чем выйти, Аркадий несколько минут изучал мое лицо.
– Ну, и?
– Начни с дочери и… как бы ни странно это звучало, с тещи. Подружись с ней. И поверь, у тебя все получится.
С этими словами он захлопнул дверь и потопал к своему автомобилю, а я вдруг представил, что мне придется встретиться с тещей, и по спине побежали мурашки. Значит, философ прав. Теща – это мой номер один. Нужно начинать преодолевать ту кучу дров, которых я за эти дни наломал столько, что с ума сойти можно.
Дождавшись, когда Аркадий развернется, я следом за ним выехал со двора и направил машину в сторону дома, где меня ждала моя маленькая принцесса.
Глава 16
Кошки дерут сердце острыми когтями.
Сжимаю челюсть до скрипа, смотрю теще в глаза.
– Ну, и натворил ты дел, Игнат, – качает головой. – Кирочка, родная! Иди переодевайся и бегом на кухню. Бабушка тебе блинчиков твоих любимых приготовила!
Женщина подталкивает дочь. И та, встрепенувшись, направляется в комнату. Смотрю Кире вслед. Внезапно принцесса останавливается. Разворачивается ко мне лицом и торопливо подбегает.
Подхватываю ее на руки.
– Ты приезжай за мной, пап. Не хочу, чтобы ты один оставался. Домой с тобой поеду. А то, как ты без меня? Опять что-нибудь закипит, а ты не увидишь!? – беспокойным голоском напутствует, у меня же от ее слов ком в горле застревает.
Опять в голове мелькает мысль о том, каким придурком я был. Никогда себе этого не прощу. Никогда.
Обнимаю малышку крепко-крепко. Она целует меня в щеку, я целую ее в ответ.
– Маме обязательно передай от меня привет. И в следующий раз, скажи ей, что приеду с тобой. Пусть она поправляется.
– Обязательно, принцесса. Передам все слово в слово.
Опускаю дочку на пол, провожу подушечками пальцев по ее солнечным кудряшкам.
– Я тебя люблю.
– И я тебя, пап, – улыбается пухленькими губками в ответ и убегает.
– Что? Сразу твоя? А до этого?
– А до этого был идиотом.
– Хорошо, хоть осознание пришло, – язвит теща. – На блины не приглашаю. Не заслужил.
– Я и не прошусь. Вечером за Кирой заеду.
– Пусть у меня лучше побудет.
– Она просила. Я не хочу подводить.
– Знаешь что, Игнат, так хочется тебе «леща» хорошего дать. Аж в руках зудит. Ну, чего тебе не хватало в вашей жизни? Адреналина? Безумия? Кошмара, который ты навел? Бедная Ксюша. Она же чуть с ума из-за тебя не сошла. А Кира? Надеюсь, она все это забудет, как страшный сон. Но вот каким родится ребенок, которого носит Ксюша? Всё, иди. Пока я тебя не побила.
– Я виноват, и я этого не отрицаю, Вера Алексеевна. Мне жаль, что время нельзя повернуть вспять и все изменить.
– Да уж. Ни у кого такой силы нет. Теперь живи с тем, что натворил. Пусть твоим самым строгим учителем будет твоя память.
– Спасибо, Вера Алексеевна, я в вашей поддержке и не сомневался, – рот кривится в усмешке.
Теща, надменно хмыкнув, отвела взгляд в сторону дверного проема, в котором показалась Кира.
– О, пап. Ты еще здесь? А почему не едешь к маме?
– Уже ухожу. Мне нужно было бабушке что-то сказать.
– Ба, ну, помоги мне. Я не могу найти свои шорты.
– Дверь захлопни в тамбуре. Провожать тебя не пойду.
* * *
– Ну, как она? – сбившимся от быстрой ходьбы голосом спрашиваю у Семена.
– Состояние Ксении стабилизировалось, как и состояние плода. Как я уже сказал, ей очень повезло. Отделалась «легким испугом», если трещину на шейном позвонке так можно назвать. Но мы о ситуации в целом. Не так ли? Вот возьмите халат. Бахилы и шапочку. И вот еще что, – рука доктора замирает на полпути, и он в ней сжимает синюю, одноразовую шапочку. – Не доводите ситуацию до крайности. При первых признаках беспокойства Ксении – уходите. Девушка сейчас нуждается в покое. И если вы будете являться для нее раздражителем, не обессудьте, но я вас больше не пущу.
– Я все понял, док. Не нужно повторять.
– У вас особый случай забывчивости, Игнат Григорьевич. Вам я буду повторять столько, сколько потребуется.
Вот же черт мелкий! Такой низкий, тонкий, а гонора столько, что любой амбал позавидует.
– Я понял, Семен. Для Ксении сейчас важна спокойная обстановка. Но мне просто жизненно необходимо встретиться с ней.
– Лишь поэтому я иду вам навстречу. Шапочку надевайте.
Кивает мне на руки. Я в пальцах сжимаю шапочку.
– Конечно.
Семен останавливается возле двери с матовым стеклом.
– Не дольше пятнадцати минут. Помните. Я засекаю.
Мужчина толкает дверь.
– Ксения Михайловна, как у вас дела?
Я остаюсь стоять за порогом.
– Еще жива, – с усмешкой в голосе чуть слышно отвечает жена.
– И это отличная новость. Но хочу вас обрадовать, жить вы и дальше будете.
– Это радует, Семен. Ко мне уже заходил доктор, все рассказал. Зачем вы приехали? Я не хотела бы вас напрягать. Вы со мной и так носитесь, как с хрустальной статуэткой….
– Не статуэткой, а пациенткой. Правда, вы далеки от хрустальности, Ксения.
