что был уже готов лезть куда угодно, как лез вчера, – он указал на верхушку сосны. – Был готов лезть так же покорно и с таким же легким сердцем. И вместо того, чтобы сделать это, поверил в свою мечту. Испуганный Ее совершенством, ты убедил себя, что такого совершенства быть не может, что такое совершенство рушит стены мироздания, но если мир все еще стоит, значит есть у Нее своя ахиллесова пята. Да? Если стены мира стоят, значит в Ее стенах есть брешь?
– А разве нет?
– Ты сам-то веришь в свой успех?
– А ты хочешь проверить меня на трусость?
– Я хочу понять, как далеко ты готов зайти. Хочу понять, чего ты хочешь, чтобы попытаться дать тебе правильный совет.
– Мученик тоже советами грозился. Правда, ты совсем не похож на Мученика. Ты сдался?
Он искоса посмотрел на меня своими серыми глазами, на которые спадали волосы, и в тот же момент, чувствуя эту неведомую силу, которая струилась из его глаз, я понял, что спросил полную глупость.
– Я? Нет.
– Значит, с тобой тоже происходят все эти странные вещи?
– Нет, – он покачал головой, и выбросил в костер окурок. – Будешь еще? – он поднял бутылку.
– Да, – сказал я и встал, чтобы забрать свой стакан, который остался стоять на моем прежнем месте.
– Есть хочешь? У меня есть два хот-дога.
– Есть не хочу, – ответил я. – Тем более, хот-доги.
– Я тоже не хочу.
Он разлил водку в стаканы и убрал бутылку в рюкзак. Небо, тем временем, начало светлеть, а Ричи перестал поддерживать огонь в костре и он потихоньку затухал.
– Расскажи мне, как ты прекратил все это? – попросил я. – И как ты понял в первый же день, что я попался в те же сети? Солнечные бури, как я понял, были издевкой?
– Не смог отказать себе в этом удовольствии, прости уж. Да, прохлада, которую ты испытывал первые пару дней; мы тоже ее чувствуем рядом… с новыми адептами, скажем так. Эти ощущения невозможно забыть, хотя в них нет ничего особенного – прохлада, да и прохлада. Но какая-то совершенно особая прохлада.
– Ага, как в подземелье, или в густом тумане.
– И все равно, не так.
Он выпил без тоста и бросил стакан в костер. Я последовал его примеру, хотя, признаюсь, немного расстроился, что он убрал водку; я бы с удовольствием выпил еще пару порций.
– Так как? Как ты покончил с этим? – повторил я свой вопрос.
– Речь сейчас не обо мне. Речь о тебе, потому что ты напуган, потому что и предположить не мог, что все завертится таким чудным образом. Ведь напуган? – он вновь искоса посмотрел на меня. – Речь о том, насколько сильно тебе нравится верить в то, что есть эта брешь, что Она не всесильна. Речь о том, насколько сильно тебе нравится вновь и вновь задавать Ей этот наглый провокационный вопрос. И как долго ты готов получать удовольствие от этого вопроса с одной стороны, а с другой, отрицать всю смехотворность – и необходимо заметить, что смехотворность довольно опасную, – всего вокруг происходящего.
– Этот поиск уже занял трон в моей голове. И я не знаю, смогу ли я когда-нибудь остановиться.
– Тогда тебе по пути с Мучеником.
– На самом деле, я, может быть, и не отказался бы забыть все это, но ведь пути назад уже нет, как я понимаю?
– В самое начало? До того, как ты наткнулся на Нее в своем разуме? Нет, тут без шансов. Но вернуть свою жизнь в нормальное русло – ради бога. Просто будешь жить с осознанием Ее превосходства всю оставшуюся жизнь. Но это, действительно, самый разумный вариант.
– И всю жизнь Ее бояться?
– Ты и так Ее боишься. Ровно с того момента, как впервые понял, что ты игрушка в Ее руках, которая не заслуживает ответа ни на один свой вопрос. С того момента, как ты решил перехитрить Ее – что сделать просто невозможно, – и достать эти ответы обманом, замаскировавшись под восторженного обывателя. Сумасбродный, но смелый шаг через раненое тело своего страха. Это открытая война с твоей стороны. Но война бесполезная, потому что на все твои вопросы Ей глубоко плевать, и Она их просто не замечает.
– Кроме одного? Наглого и провокационного.
– Кроме одного. Особенно, когда он переходит в утверждение.
– И тогда…
– И тогда начинается открытая война с Ее стороны.
– Но ведь я могу в ней победить? Иначе, с чего весь этот абсурд?
Ричи ничего не ответил. Достал еще две сигареты и одну протянул мне. Огонь почти потух, а небо, все еще затянутое густыми тучами, уже окрасилось в сизый предрассветный оттенок.
– Есть три варианта. Первый: сдайся и живи, как жил до этого. Через месяц все наладится, и ты даже добьешься всех тех целей, которыми ты прикрывался, когда брал в руки меч – можешь рассчитывать на такую подачку. Второй: свести себя с ума в бесполезной и кровопролитной войне, стать посмешищем в Ее глазах, но несломленным героем в своих глазах – это путь Мученика. И есть третий путь.
– Твой? – спросил я, когда он замолчал.
– Мой.
– Расскажи мне о нем.
– Нет, я этого не сделаю.
– Почему?
– Таков уговор. Но если ты сам найдешь этот путь, мешать я тебе не стану. Да и не смогу, потому что идти рядом мы все равно не сможем.
– И каковы шансы, что я найду этот путь без посторонней помощи?
Ричи достал из кармана спички и мы закурили. Он выпустил густое облако дыма и засмеялся – так красноречиво, что не нужно было никаких слов, чтобы понять смысл, заложенный в этом смехе.
– Да не очень хорошие, – все-таки ответил он, и посмотрел на меня взглядом, который я не забуду вовек. Та самая сила, которую я чувствовал в нем и видел в его взгляде… Господи! Какое же страдание она ему доставляла! И как же одинок был этот человек в этой огромной вселенной, сутью которой он дышал, не имея в ней ни одного угла, где он мог бы преклонить голову с чувством покоя.
– И третий путь, как всегда, самый сложный, – сказал я, глядя в землю.
– Необходимость, – прошептал он еле слышно.
– Да. Она.
– Почему бы с ней не дружить?
– Ты ответь мне.
– Ты хочешь любить и быть любимым?
– Раньше хотел, – ответил я. – Теперь не знаю.
– Хочешь гармонии и счастья?
– Раньше хотел.
– Хочешь быть полезным обществу и получать от него что-то взамен?
– Раньше хотел.
Ричи утвердительно покачал головой.
– Заставляй себя хотеть, даже после того, как понял всю бесполезность этих стремлений, после того, как понял, что
