Мы же давно не были с тобой за городом. Ты и я.
Глава 60. Иначе
— Это собака, — смеюсь я и протягиваю руку к облакам. Указываю пальцем, — вот морда, вот хвост, вот лапы.
— Кенгуру, — безапелляционно заявляет Гордей. — Какая же это собака? — повторяет по слогам, — кенгуру. Ты посмотри внимательно.
Я щурюсь в попытке разглядеть в облаке кенгуру. Над нашими лицами пролетает мохнатый шмель и по лицам пробегает легкий ветерок.
Так хорошо.
И легко дышится.
Я давно, очень давно не дышала свободно и полной грудью.
Под спиной — пиджак Гордея.
В воздухе витают терпкие запахи травы, полевых цветов и нагретых на солнце камней.
Так и не могу увидеть в облаке кенгуру. Я и так, и эдак. То прищурюсь, то голову наклоню.
Потом понимаю, что Гордея смотрит на меня. И ему пофиг на кенгуру в облаках.
— Что? — перевожу на него шутливо-возмущенный взгляд. — Ты меня надул? Нет там кенгуру?
— Есть, — улыбается.
В Гордее сейчас много плутовства, и оно меня завораживает. Я вновь вижу того юношу, который рядом со мной становился игривым и не боялся быть глупым.
— Я уверена на девяносто девять процентов, что ты меня с кенгуру просто подразнил, — тихо заявляю, задерживая дыхание. — Признайся, что нет там кенгуру, а есть собака.
— Теперь там и собаки нет, — взгляд Гордея скользит к губам и вновь поднимается к моим глазам. — Ты отвлеклась.
Накрывает мою щеку теплой сухой ладонью. Тону в его расширенных зрачках, а внизу живота начинает требовательно ныть.
Жарко.
А он все тянет и дразнит меня улыбкой и хриплым прерывистым выдохом. Его ладонь спускается к моей шее.
— Целуй уже меня, засранец такой, — зло выдыхаю я.
— Куда ты торопишься? — глаза Гордея вспыхивают самодовольством. — И мы же тут на облака приехали смотреть, а не целоваться.
Продолжает дразнить.
Ему нравится, что я жду и жажду от него решительных поцелуев. Могу, конечно, сама кинуться на него, но я ведь дама упрямая и высокомерная.
Это меня должны целовать.
— К черту облака, — хриплым шепотом отвечаю я. — Целуй.
— Ты точно этого хочешь?
— Вот сволочь.
И хохотнувшего Гордея целую я, с рыком бросившись на него, но он все же перехватывает инициативу и подминает меня под себя.
Задыхаюсь.
Его руки ныряю мне под футболку, а я бесстыдно тянусь к его ремню и ширинке. Когда он целует меня в шею, и выдыхаю:
— Давай… третьего заведем…
Хочу еще ребенка от Гордея. Это желание проснулось вот на неделе, когда я поняла, что Лев и Яна серьезно так подросли и что они отказываются от моих сюсю-мусю, объятий и потискушек с щекотушками.
Взрослые стали и очень серьезные.
— Третьего? — Гордея отстраняется. — Я не ослышался?
А в глазах удивление и надежда. Если женщина хочет от тебя ребенка, то она тебя любит. Она признает тебя своим мужиком, в котором уверена на все сто процентов.
— Нет, не ослышался, — сглатываю я. — Я хочу третьего…
— И я хочу, — Гордей отвечает мне низкими вибрациями, которые поднимаются из глубины его груди. — А ты… девочку или мальчика?
— Кто получится, того и хочу… Целуй, — пряжка его ремня, наконец, поддается моим неуклюжим пальцам, — а то я кусаться начну…
Он выполняет мою просьбу.
В его поцелуе много нежности, близости, радости и любви. Я — его женщина. Я — мать его детей. Я — его любовница.
Он берет меня без надрыва, без напряжения. Он наслаждается мной, а я его поцелуями, руками и выдохами.
Мы столько могли потерять, но нам повезло.
Мы вновь есть друг у друга. Мы любим. Нам удалось не порвать тонкие ниточки, и теперь под облаками посреди поля мы получаем свою награду. Слов о любви, стоны, рык и волны теплого удовольствия.
После мы опять лежим на траве. Всклокоченные, тяжело дышим и держимся за руки. Прям как влюбленные подростки.
— А говорила, что только на облака посмотрим, — Гордей медленно моргает и делает глубокий вдох, — заманила и соблазнила.
— Какое коварство, — вытягиваю из волос травинку. — И я ни о чем не жалею.
— И я не жалею, — Гордей крепко сжимает мою ладонь. Молчит несколько секунд и на новом выдохе признается. — Я люблю тебя.
Он взволнован. Это не дежурное признание, чтобы жена отстала. Это признание, которое сложно в себя удержать, но и выпустить страшно, потому что оно может сделать слабым, если отвергнут.
— И я тебя люблю, — неуклюже переворачиваюсь на бок лицом к Гордею. — Люблю.
Гордей касается моих волос, вглядываясь в глаза:
— Прости меня.
— И ты меня тоже прости.
Нам не надо объясняться, за что мы просим прощение. За то, что чуть не потеряли друг друга. За то, что отвернулись друг от друга.
И за то, что чуть не уничтожили нашу семью.
— Иди сюда, — Гордей сгребаем меня в охапку и прижимается щекой к макушке. — Теперь все будет иначе.
— Мы уже начали жить иначе. Уже, Гордей. И мне нравится, как мы начали жить.
Эпилог
Свекровь все-таки записалась к психотерапевту в желании общаться и видеться с внуками. Много фыркала, много звонила со слезами и попытками продавить Гордея на жалость и совесть, а потом встала и пошла к специалисту.
Конечно же, она ничего хорошего не ожидала и не думала, что дядечка со спокойными глазами чем-то поможет.
А он помог.
После нескольких сеансов она позвонила Гордею и в отчаянии прошептала:
— Мне страшно. Он был не тем, кем я его видела, да?
Потом через пару месяцев Гордей ей раскрывает правду, что по дому были понатыканы скрытые камеры и что ее муж годами следил за мной. Она ужасается от честности сына, замолкает на несколько дней, а после приезжает и обнимает меня со словами:
— Мне жаль. Я, правда, не знала…
А я говорю ей, что никто не знал и даже подумать не мог.
Алиса продает дом. Покупает другой в нашем районе. Небольшой с аккуратным садиком и громкой надоедливой пожилой соседкой, которая приходит в гости то с тортиком, то с пирожками, то с запеканкой. Постепенно она пробивает броню моей свекрови, и они официально заявляют, что они теперь подружки. Лучшие подружки, которые по вечерам
