была той, кто у себя всё отнял. Отнял, а потом скрылся в глубокой норе, и только один безумец отважился туда за мной залезть, вытащив наружу.
─ Да… ─ тихо отвечаю.
─ Что? Я не слышу тебя, маленькая трусливая птичка, ─ со злым смешком произносит Эль, вынуждая выгибаться от удовольствия, пронзившего до макушки, когда он с силой прижал ко мне этот жужжащий девайс.
─ Да, я сдалась! ─ кричу, и темнота будто переносит меня куда-то в собственное подсознание, где есть лишь я со своими переживаниями, показавшимися вдруг слишком реальными.
─ И что дальше? Хочешь, чтобы страх тебя окончательно уничтожил? ─ новый разряд тока и прокатившееся по телу удовольствие смешиваются воедино, но мне не дают отдаться этому чувству полностью.
─ Нет, ─ выдыхаю, признавая, что на самом деле никогда не была готова сдаться. ─ Не хочу!
─ Хороший ответ, птичка.
Губы вновь находят сосок, с силой втягивают его, одновременно доводя меня до крайней точки исступления. Дёргаюсь, по-прежнему, прикованная к кресту, когда мне дарят долгожданное освобождение, и с громким криком кончаю, испытывая всё непрекращающуюся агонию.
Едва она неспешно стихает, Эль избавляет меня от повязки, и по моим щекам катятся слёзы. Я впервые ощущаю себя такой опустошённой, но и обновлённой в то же время, а ещё очень хочется снова куда-нибудь спрятаться, только каким-то чутьём я понимаю, что это лишь отголосок страха, который никуда не исчез.
─ Так вот, что все в этом находят, ─ не могу не рассмеяться с облегчением, и сталкер словно тоже отпускает себя, улыбаясь.
─ Что ж, это неплохое начало, ─ смотрит на меня, внимательно отмечая любое изменение, хотя сам выглядит похлеще моего — напряжённый, вспотевший и до сих пор возбуждённый.
Мои чувства обострены сейчас, как никогда, и между нами пролетают знакомые искры, стоит взглядам задержать друг на друге чуть дольше. Эль подаётся ко мне, яростно целуя, а я даже не могу сопротивляться — его губы будто уничтожают между нами последние барьеры.
Руки сжимают мою талию, а мне хочется быть ещё ближе после такой встряски, и сталкер это чувствует. Сам втискивает меня в крест, вдавливается собой, давая мне почувствовать его твёрдость там, где у меня до сих пор всё пульсирует, и это прикосновение его плоти через брюки заново пробуждает во мне потребность.
─ Знала бы ты, как выглядишь, ─ шепчет между поцелуями, касаясь моей влажности, и жар поднимается всё выше, прямо в голову, чтобы резко устремиться вниз.
─ Как?
─ Так, будто напрашиваешься на мой член, ─ толкнувшись ко мне, отвечает он, принося новую волну возбуждения, и мне начинает казаться, что сейчас самый правильный момент, чтобы продолжить это безумие.
Я даже собираюсь сказать об этом, готовая отдать себя без остатка, но какое-то чувство не даёт мне этого сделать. Момент, когда открывается дверь, я замечаю слишком поздно, и даже тогда не до конца осознаю, что у нас появился наблюдатель.
Наши с ним глаза встречаются, как в замедленной съёмке, и я не могу пошевелиться, потому что в том, что он на нас смотрит, вернее, как он смотрит, есть что-то неправильное. Дикое. И мне совсем не нравится то, что я выставлена перед учителем на обозрение.
─ Увидел что-то, что тебе по душе? ─ дразнит Эль, проводя рукой по моей обнажённой груди, выставленной на показ.
Недавнее состояние почти сразу улетучивается, словно и не было того облегчения, а во мне как будто мечется раненый зверь. Он воет от такого обращения, и обида заполняет моё колотящееся сердце до краёв.
─ Развяжи меня, ─ требую, только меня не слышат.
Константин Евгеньевич делает шаг, смотря так, будто не видит препятствий, и на миг, на одну крохотную долю секунды мне кажется, что он сейчас присоединится.
В груди начинает неприятно ныть от боли, но я её игнорирую.
─ Я сказала, развяжи меня! ─ уже кричу, понимая, что если не остановить их обоих, всё приобретёт очень плохой оборот — они меня уже сейчас как будто не замечают.
И только когда с моих глаз срываются слёзы, а в голосе проскальзывает ужас, они оба отмирают, как по команде.
─ Чёрт, птичка, ─ опоминается Эль, бросаясь ко мне.
Быстро расстёгивает наручники, пытаясь растереть чуть затёкшие конечности, а я отталкиваю его.
─ Не трогай. Больше никогда ко мне не прикасайся.
Подбираю платье, мчусь в ванную за соседней дверью, и одеваюсь, борясь с тремором, а после вылетаю оттуда, как подбитая утка, не в силах выдержать их взгляды.
─ Ника, постой! ─ я даже не знаю, кто из них меня зовёт, да и плевать.
Мчусь прочь по коридору, минуя лестницу, а сама пытаюсь не задохнуться от приближающейся панической атаки. Кое-как слетаю вниз, чудом не навернувшись, оказываясь в совсем другой части главного зала, и врезаюсь в некстати подвернувшегося мне человека.
─ Простите, ─ тут же хочу сбежать, но его рука удерживает за локоть — не сильно, хотя и ощутимо.
─ Тебя кто-то обидел, ребёнок?
У него русые волосы с нитями седины, забранные в короткий хвост и светлые глаза, хотя он довольно пожилой, и эти детали немного отвлекают от приступа.
─ Сама себя. Как обычно, ─ почему-то делюсь с незнакомцем, которому внезапно не всё равно.
─ Тогда позволь проводить тебя.
─ А ну-ка стоять! ─ орёт где-то позади сталкер. ─ Вернись и поговорим.
Их с Константином Евгеньевичем сдерживает целая свора охраны, а я забываю обо всех предупреждениях, доверившись странному мужчине, от которого не могу уловить ничего угрожающего. Но он и не собирается мне вредить. Отдаёт своё пальто, ведя на выход, при этом закрывая собой от любопытных взглядов.
─ Ты Ника, верно? ─ мягко интересуется.
─ Откуда Вы… А, ну да.
─ У тебя действительно потрясающий голос.
Это напоминание вызывает новый поток слёз, и я быстро их смахиваю.
─ Прости, я не хотел тебя обидеть.
─ Нет, всё хорошо.
─ Эти мужчины… сделали что-то на что ты была не согласна? В моём клубе не место тем, кто нарушает правила, ─ сурово сводит брови.
Истерический смех застревает где-то на полпути, но я не рискую сейчас высказать, что на самом деле может происходит в этом месте.
─ Всё правда хорошо. Просто позвольте мне уехать домой, а с ними я бы очень советовала поговорить, ─ прошу, когда мы оказываемся на улице.
─ Как скажешь.
К нам как раз подъезжает тонированный автомобиль, и меня
