— Вы приходили к нам допой, — осторожно произношу, Марина Витальевна кивает.
— Да… Пыталась к совести достучаться, Степа не знал об этом какое-то время. Вы не поймёте, Таисия, потому что нет детей своих у вас, но, когда теряешь ребенка души словно не существует больше. Только темнота. Я хотела… говорила ему, что это мой единственный сын, думала, он поймет, у самого ведь дочь, — она посмотрела на меня покачав головой в бессилии.
— Поверьте, ему нет до меня никакого дела.
— Да, но Вы живы, — Степан Витальевич одарил меня тяжелым взглядом.
— Всё-таки дети не виновны в грехах родителей, — примирительно говорит Марк. Голос его стал ниже обычного, меж бровей залегла глубокая складка. Да, мы знали, куда шли, но слышать такое… Не просто тяжело…
— Конечно, не виноваты, просто душа всё ещё болит, — смягчается отец, хоронивший собственного ребенка, но смягчается только лишь фразой. Взгляд тяжелый, но по-другому и быть не может.
— Сейчас у Жарова дела идут плохо, повсплывало много моментов из его жизни, дело можно поднять, — Марк говорил твёрдо и уверенно, но Юрины родители отрицательно покачали головой.
Вдруг Марина Витальевна, поднявшись со своего места подходит к стеклянному книжному шкафу, тому самому, где я увидела фотографию юноши в белой рамке. А рядом, только сейчас замечаю еще одно изображение в такой же рамке. Хозяйка дома берет её в руку, чтобы, смахнув ладонью несуществующую пыль, протянуть нам.
— Это наша дочь, — произносит, опустившись в кресло, — приемная. Спустя несколько лет со смерти Юрочки умер отец Степы, в честь которого Юрочка и назван. Он его обожал, вот сердце и не выдержало. Его квартира осталась нам в наследство. Большая, в самом центре, в историческом районе, она стоила огромных денег, только нам была больше не нужна. Дедушка хотел, чтобы там жил единственный внук, а раз его нет, то мы просто продали ту квартиру и купили этот дом. И свою квартиру тоже продали, чтобы перевезли тело Юрочки сюда, перезахоронили. Как же он там один был бы… — прошептала и слёзы на глаза навернулись. Наверное, даже у мужчин.
Я до боли закусила губу. Не имела права плакать. Передо мной люди, потерявшие сына, а перед ними дочь убийцы. Не им меня жалеть.
— Мы удочерили Риточку, спустя восемь лет после переезда в Одессу, в этот дом. Ходили к психологу, потому что все мысли, все разговоры были вокруг Юрочки. Казалось, что сходим с ума, а может, так оно и было. Но мы не собирались брать ребёнка, уж слишком велика боль от потери, боялись мы очень… А потом… — она переводит дыхание, будто устала, но рассказ продолжила, — Я учительница математики и нас от школы с государственной помощью в детский дом отправили чтобы немного деток повеселить. Мы играли с детками, смешили их, хотели не то отвлечь, не то скрасить их нелегкую жизнь. Тогда я её и заметила, Риточку нашу. Она сидела недалеко от всех и что-то писала. Оказалось, письмо Деду Морозу. А это октябрь месяц. «Почему, — говорю, сейчас?» «А потому что время родителям нужно, чтобы присмотреться ко мне и выбрать. Кого-то аист приносит сразу, а меня вот он потерял, и Дедушка Мороз должен помочь родителям отыскать меня», — за весь разговор Марина Витальевна впервые искренне улыбается и так… жизнерадостно что ли.
— Теперь Ритуля с нами живет. Ей девятнадцать, она вселила в нас жизнь, так что нам есть что терять, молодой человек, — сказал Степан Юрьевич, взглянув на Марка, тот понимающе кивнул.
— Стёпа прав. Юрочку не вернуть уже. И мы не хотим тревожить его память. Что это даст?
После мы спешно распрощались. Я поблагодарила их за беседу и шла к воротам. Хотела было еще раз извиниться, но им это было ненужно, не от меня. А я… Хоть и не была за рулём той машины, однако причастна и простыми словами свою вину не искупить.
Лишь у калитки Марина Витальевна нарушает молчание, вглядываясь в мое лицо своими потускневшими от прожитых лет глазами.
— Неужели Вы готовы засадить за решётку собственного отца?
— Да, — отвечаю совершенно искренне. То, что он чудовище не решила добавлять, они едва ли не лучше меня об этом знают. Мне неизвестно, поверила ли мне эта женщина, но кивнула.
На могилу к Юре мы заранее спросили разрешения пойти, и я попросила прощения у надгробия, с которого на меня смотрел улыбчивый парень. По бокам от его могилы было выкуплено два места. Не нужно долго гадать для кого они.
Марина Витальевна и Степан Юрьевич в этой жизни нашли отраду в дочери Рите, но в следующей мечтали воссоединиться с сыном Юрой.
Глава 49.1
Две сложные встречи в один день — тяжеловато, однако кажется, если помедлю хотя бы еще немножечко, то просто умру.
Два перелета, два города, две гостиницы, в которые мы просто закинули вещи и два разговора для того, чтобы отпустить прошлое. Навсегда. Я хочу и жажду этого так сильно… Как никогда сильно.
Машина поворачивает и я, завидев родительский дом, прислушиваюсь к своим эмоциям. Ничего. Меня не колотит в ужасе, не трясет от переживаний, страха нет, нет радости, вообще ничего.
— Я ничего не чувствую к этому месту, Марк. Это… немного странно, ты так не считаешь?
— Думаю, ты наконец всё разложила по полочкам в своей прекрасной голове, моя Вишня. Ты выглядишь по-другому, даже говоришь по-другому. Всё становиться на свои места, моя красавица.
— Спасибо, что ты рядом со мной, — говорю искренне, и Марк улыбается мне, а после мягко притягивает к себе, обнимая и целует в висок.
— Приехали, — объявляет водитель такси.
Я поднимаю голову и смотрю в глаза своего мужчины. Гуляю по любимой лесной чаще, нежась в его объятиях.
Когда Марк открывает передо мной дверь, окидываю мимолетным взглядом окно родительской спальни и вижу маму. Она просто стоит и смотрит на нас из-за белоснежной тюли. Отсюда я не могу разглядеть её глаз, выражение лица или понять какие эмоции мама испытывает при виде меня, но она совершенно точно не срывается с места, чтобы встретить нас или хотя бы открыть дверь. Так что, когда я открываю входную дверь следом за оказавшейся не запертой калиткой на пороге никого нет.
Что ж, ладно. Мы проходим дальше, направляясь прямо в кабинет отца. У меня нет уверенности в том, что он дома, но какое-то дикое желание решить всё сейчас не отпускает. И когда я резко, но уверенно открываю дверь отцовского кабинета (чего без стука не делала никогда в жизни), даже немного ухмыляюсь, завидев его в кресле.
