Тогда-то муженек, чтобы отвлечься, с головой ушел в дела; но было уже поздно – контора обезлюдела, клиенты разбежались. Он внимательно подсчитал расходы и увидел, что от приданого, после уплаты двухсот тысяч и процентов за сделку, осталось восемьдесят тысяч, которые быстро таяли – в основном из-за расходов по дому, которые никак не возмещались доходами от нотариальных услуг. Нужно было или существенно ограничить потребности, или же решиться на нечистоплотные аферы.
Эжен не захотел мириться ни с унижением, ни с позором и решил продать должность. Первого марта 1815 года он едва не оформил сделку на триста пятьдесят тысяч, но, запоздав на какую-то неделю с подписанием контракта, год спустя получил за свою практику всего пятьдесят тысяч франков. Сегодня господин Фейналь живет в Сен-Годенсе с сорокавосьмилетней женой и четырьмя детьми на две тысячи двести ливров ренты; он предан до страсти искусству выращивания роз, ходит в башмаках из орлеанской опойки и тиковых гетрах, поигрывает по мелочи в бостон и упражняется на кларнете. Не все чувства и стремления угасли в душе его, хотя он и протер не одни штаны за конторкой нотариуса: он переживает свое несчастье и находит себя смешным. Вот что за удивительное создание, которому всего сорок четыре года от роду, сопит напротив тебя.
– Да что мне за дело до этого создания, – не вытерпел Луицци. – Ради чего ты так долго заливаешь о перипетиях его жизни?
– Как? – подленько ухмыльнулся Дьявол. – Ты еще не понял, каким образом сей субъект вмешался в твою собственную жизнь?
– Если я ничего не продавал, не покупал, не заключал брачный договор – этот кабальный контракт по продаже своего имени без приобретения счастья…
– Плохо, очень плохо… – фыркнул Дьявол.
– Что ты сказал?
– Продолжай, продолжай… Я не собираюсь повторять все сначала.
– Так вот, когда люди не совершают ничего похожего, у них нет большого желания общаться с нотариусом.
– И у тебя не было никакого дела с господином Барне?
– Было, конечно. Но господин Барне являлся моим личным поверенным.
– Но разве ты не пожелал обратиться к нему только потому, что он являлся доверенным лицом кого-то еще?
– Хм, да, в самом деле, он был нотариусом маркиза дю Валя… Ну и что?
– Ты все еще не понял? Мальчишка тупоголовый! И как ты собираешься жить в Париже, где почти все нужно хватать на лету? В этом городе никто не даст тебе ни намека о тайных интересах, настолько все сознают их цену.
– Уж очень ты хитер, лукавый, где мне понять тебя!
– Так вот, господин барон: как известно, при подписании брачного договора почти всегда присутствуют двое нотариусов – со стороны жениха и со стороны невесты.
– Вполне возможно. И что же?
– Кем был господин Барне?
– Поверенным маркиза дю Валя.
– А кто представлял интересы мадемуазель Люси де Кремансе, ставшей маркизой дю Валь?
– Вот этот сударик! – догадался наконец Луицци.
– Очень хорошо! Отлично! – прогундосил бес назидательно, словно невежда-монах, получивший наконец от неразумного дитяти удовлетворительный ответ на вопрос о двуединстве Бога Отца и Бога Сына.
– И конечно, он присутствовал при той невероятной сцене, тайну которой так свято хранит господин Барне?
– Очень хорошо! Отлично! – все тем же гнусавым тоном повторил Дьявол.
– И ты думаешь, он соблаговолит рассказать мне обо всем?
– Ты знаешь, я обещал открыть тебе сам эту тайну, но он окажет мне немалую услугу, если избавит от этой заботы, так как у меня есть здесь еще одно небольшое дельце.
– Где, в этом дилижансе?
– Да.
– И что за дельце?
– Так, один из моих фортелей.
– Что за фортель ты придумал на этот раз?
– Увидишь.
При этих словах Дьявол растворился в воздухе, но не исчез совсем для Луицци: благодаря чудесному сверхвидению, которое было предоставлено ему Сатаной, он увидел, как нечистый превратился в почти невидимую мушку микроскопических размеров. Покружив немного по купе, мушка шаловливо ужалила кончик носа бывшего нотариуса, который машинально ухватил за коленку сидевшую рядом с ним даму.
Потревоженная дама пребольно врезала по пальцам господина Фейналя ридикюлем с тремя тяжеленными ключами. Нотариус пробудился от неожиданности, и в тот же момент господин Гангерне схватил его за горло с грозным криком:
– Кошелек или жизнь!
– В чем дело? – заорал перепуганный до смерти нотарий.
– Шутка! – захохотал Гангерне, и все пассажиры, проснувшись, начали весело обсуждать происшедшее.
Тем временем Луицци, которого больше интересовало дальнейшее, чем поведение соседей по дилижансу, прикрыл глаза и притворился спящим, не спуская в то же время глаз с Дьявола в обличье миниатюрной мушки.
А мушка вылетела из дилижанса и закружилась над его передком.
Здесь между кучером и господином де Мереном, старожилом берлинских тюрем, прикорнул миловидный юноша едва ли двадцати лет от роду; лицо его хранило печать самодовольной глупости, что, впрочем, Луицци навряд ли заметил, если бы не сверхъестественная проницательность, данная ему Дьяволом.
Благодаря этой же способности барон проник в глубинную сущность молодого человека, хотя в тот момент он нимало не предвидел, куда заведет его любопытство. Он узнал, что юноша был наделен необычайной впечатлительностью, благодаря которой надолго погружался в мечты о фантастической жизни, существовавшей только в его воображении.
Еще в коллеже он зачитывался «Разбойниками» Шиллера, и потому им завладела любовь к вытянутым, с блуждающим взглядом, физиономиям грабителей больших дорог. Он мысленно любовался собой в будущем: пышные усы, красные штаны, желтые сапоги, черные перчатки а-ля Криспен, сабля и три пары пистолетов на боку. Годом спустя, когда он начал изучать право, до него дошла вся никчемность таких грез. Оказалось, во Франции слишком много вооруженных до зубов жандармов и слишком мало воровских малин, и потому Фернан решил, что геройство на манер немецкой драмы вовсе ему не подобает.
Вскоре, как и многим другим молодым людям, ему попалось в руки небезызвестное и сомнительное чтиво – «Фоблас», и вот Фернан уже сидит во всех ложах Оперы с маркизами де Б…, во всех смешливых барышнях видит юных девиц де Линьоль и воображает себя мастером шарад, равным своему герою. От этого сумасбродства его избавила одна аппетитная танцовщица, а от страсти к танцовщице его вылечил доктор.
В другой раз, проглотив «Вертера», Фернан вообразил, что должен наложить на себя руки от любви. Потье, дав несколько представлений в Тулузе, положил конец этим намерениям. История войн Революции чуть было не завербовала Фернана в гренадеры, но пришлась на мирное время; а если бы только он мог пересечь Гаронну без тошноты, то стал бы великим мореплавателем и затмил своей славой Америго Веспуччи и капитана Кука.
