сориентироваться.
В вечерник сумерках поблескивали огни шоу Вест-Энда. Люди вокруг выходили из театров, хлопая по карманам в поисках сигарет, и шли толпой по Сент-Мартин-лейн и Лонг-акр к Лестер-сквер к поездам и автобусам, по дороге смеясь и обсуждая представления. Розу внезапно пронзило сильнейшее желание влиться в эту толпу и не думать ни о чем, кроме как о только что увиденной пьесе и предстоящей коронации.
Дальше все произошло так быстро, что она не успела толком ничего понять.
К тротуару рядом с ней подъехала машина, откуда вышли двое мужчин, один оказался перед Розой, другой позади. Оба в серо-зеленой форме Службы безопасности Союза, оба с незапоминающимися, как и их форма, лицами. Схватив с двух сторон за руки, они слегка приподняли ее, зажали между собой и, как куклу, усадили на заднее сиденье машины. Она судорожно озиралась, ища взглядом Мартина или кого-нибудь еще, но швейцар клуба тактично смотрел в сторону, а прохожие тоже отвели глаза, как всегда при появлении полиции.
— Что происходит?! Что вам нужно?! Куда вы меня везете?!
Машина, взвизгнув шинами, рванула с места, отбросив девушку на спинку сиденья.
— Скоро узнаете, — произнес один из офицеров, повернувшись к Розе.
Глава двадцать третья
Романские башни и готические шпили самого страшного здания Лондона — Управления безопасности Союза — ножами врезались в небо над Южным Кенсингтоном. Некогда здесь находилась цитадель науки, где за вычурным фасадом, украшенным барельефами птиц и животных, ученые и архивисты изучали происхождение видов.
Теперь здесь занимались изучением только одного вида. Человека.
Здание, где раньше находился Музей естествознания, лондонцы называли «Соты» — не из-за прихотливого рисунка терракотового фасада и не из-за тысяч камер в подвале, предназначенных для хранения мертвых насекомых и разных тварей. Динозавры, вымершие птицы и синие киты давно переехали на новое место, а высокие залы, широкие арки и лабиринты коридоров теперь предназначались совсем для другого.
Управление безопасности Союза (УБС) стало ульем, куда сборщики информации несли свой нектар, пыльцу отчетов, тайных доносов и записок. Сведения скрупулезно регистрировались с помощью системы вращающихся картотек, самолично разработанной Генрихом Гиммлером для штаб-квартиры СД — Службы безопасности — в Германиуме и развернутой здесь в системе туннелей, протянувшихся на мили под изысканными мраморными полами.
УБС была мозгом Союза, его длинной памятью и пульсирующим черным сердцем. Она служила постоянно подпитываемым аккумулятором информации, от которого зависело само существование Союза.
Как ни странно, в этом была своя логика. Как сказал когда-то Вождь, общество подобно природе. Гигантский организм, где каждая часть соединена с другой, где постоянно идет процесс взаимного обмена информацией, наблюдения и контроля. Совершенное общество должно находиться в состоянии постоянной бдительности. Таким образом, Союз лишь заставлял людей следовать их самым первобытным инстинктам.
Миновав стеклянную будку на входе, где охранник внимательно проверил документы Розы, офицеры сопроводили девушку дальше, под своды грандиозного атриума, а потом, открыв потайную панель, ввели в выкрашенный казенной зеленой краской коридор, тускло освещенный засиженными мухами лампочками. Даже поздним вечером в здании кипела жизнь, видимо, время суток не имело здесь никакого значения. За матовыми стеклами многочисленных дверей слышались женские голоса, звонки телефонов и стрекот пишущих машинок. Над всем витал унылый бюрократический дух. По коридору сновали переговаривающиеся друг с другом лени с папками и заложенными за уши карандашами. Вдоль стен висели невзрачные дешевые репродукции городских пейзажей: Берлин, Кельн, Париж, Вена, Прага… Единственный вид Лондона выглядел так, словно на него пролили тарелку супа. В затхлом воздухе висела музейная пыль, как если бы динозавры и киты все еще незримо присутствовали, плавая в атмосфере в виде мельчайших призрачных частиц.
Один офицер отделился от них, а второй повел ее дальше, вниз по лестнице, потом еще по одной, глубже и глубже под землю, пока они не спустились в коридор со стальными дверями по обеим сторонам, за которыми, должно быть, когда-то помещались создания неземной красоты — африканские бабочки или колибри бассейна Амазонки, — а теперь томились перепуганные человеческие существа.
Мимо прошел бледный заключенный, зажатый между двумя охранниками. Роза поймала на себе его безнадежный взгляд и почувствовала, как покрывается холодной испариной ужаса.
Охранник, не говоря ни слова, выбрал ключ из болтающейся на поясе связки, открыл дверь и втолкнул ее внутрь. Раздался звук поворачивающегося в замке ключа.
Камера была размером десять на шесть футов, с привинченной к стене деревянной койкой и прямоугольником матового стекла высоко под потолком. Внутреннюю сторону стальной двери пересекали три толстых металлических штыря-запора, а в углу на полу камеры отпечатался бурый след чьей-то подошвы. Приглядевшись, Роза поняла, что обувь наступившего была испачкана в крови. Она не знала, сколько ей придется ждать, но догадывалась, чем закончится это ожидание.
Роза слыхала о допросах. Однажды ее бывший ухажер Лоуренс Прескотт рассказал ей по секрету, что как-то раз ему довелось побывать на конференции высших чинов УБС, проходившей в особняке к северу от Лондона, похожем на загородный отель: серебряные чайные подносы, мягкая мебель — и, если бы не обилие людей в эсэсовской форме, столпившихся у бара, мероприятие можно было бы принять за ежегодный съезд бухгалтеров. В центре обсуждения были усовершенствованные методики допроса, и, к удивлению Лоуренса, его пригласили, чтобы он рассказал о журналистских приемах ведения интервью.
«Сказали, что с самым трудным они и сами справляются, но им интересны тонкости. Например, как журналист заставляет человека раскрыться, вопреки его желанию. Думали, раз я беседую с артистами, то смогу подсказать, как выудить признание из какого-нибудь бедолаги, который устоял перед их кастетами. Не знаю уж, сообщил ли я что-то для них новое, зато почерпнул кое-что полезное для себя».
«И что же?»
«Они утверждают, нет особой нужды в показаниях доносчиков. Заключенные сами себя выдают. Как у врачей: надо лишь внимательно выслушать пациента, чтобы поставить диагноз».
На сей раз присущее Лоуренсу легкомыслие оставило его, и она увидела, насколько глубоко его потрясло общение с УБС.
«Дело в том, Роза, что у них на допросе невозможно выкрутиться. Они не просто потребуют от тебя назвать черное белым, но и объяснить, почему черное — это белое. Они безжалостны. И времени у них хоть отбавляй. Они проникнут во все твои тайны».
В коридоре раздались тяжелые шаги, и удушающий страх стиснул Розе горло, не давая дышать, заставив судорожно глотать воздух. Однако сапоги протопали мимо двери, не останавливаясь, а потом затихли вдалеке, и ее сердце забилось ровнее.
Обхватив прижатые к груди колени руками, она попыталась приглушить эмоции и заставить себя думать рационально. В
