фигуре греты.
— Неуклюжая тварь.
Он ударил профессионально, расчетливо, чтобы было как можно больнее. Пожилая женщина скорчилась от боли и подняла руки, пытаясь защититься. На мгновение показалось, что офицер продолжит избиение, но в конце концов он лишь с ледяным спокойствием процедил:
— Вон.
Роза почувствовала подступающий приступ тошноты, вскочила и, выбежав из зала, остановилась в холле, вся дрожа, но к ней уже спешил Мартин.
— Ради всего святого, Роза, куда ты?
— Я ухожу.
— Не делай глупостей! — Он схватил ее за руку и провел через просторный холл в небольшой боковой кабинет. Здесь вдоль стен тянулись книжные шкафы, перед камином стояло бордовое кожаное честерфилдовское кресло, а лампа с зеленым абажуром бросала круг света на столик, уставленный хрустальными графинами и бокалами. — Успокойся, у тебя истерика.
Роза сбросила его руку и попыталась разобраться в мыслях, проносившихся у нее в голове. Так вот как на нее смотрят. И не только на нее, но и на Хелену, Бриджит и всех прочих, воображающих, что, заполучив покровителя, они приобрели особый статус. Что классификация, присвоенная им режимом, созданным мужчинами, делает их элитой. Элитой. Какая издевательская фикция. «Нам, гели, повезло в жизни», — сказала Хелена. Какое уж тут везение?!
— Значит, вот так ты ко мне относишься? Как к одной из этих женщин?
— Конечно нет!
— Зачем же ты тогда привел меня сюда? Показать, что можешь вести себя так же, как эти?
Роза сама не понимала, что за бес в нее вселился. Она никогда так прямо не говорила с Мартином. Омерзение при виде избиения пожилой женщины пробудило в ней ярость, и она не могла сдержаться.
— Я уже сказал тебе. Нам нужно поговорить.
— Поговорить можно где угодно. Совершенно незачем…
Он прервал ее, схватив за руки.
— Меня переводят. За границу.
По телу Розы пробежала волна облегчения, словно с нее сняли груз, ей даже показалось, что она прибавила в росте. Она немного успокоилась и попыталась вспомнить, как счастлива была когда-то с Мартином. Те несколько дней в Берлине, когда они ходили в Клерхенс-Балхаус, огромный имперский бальный зал с кремовой штукатуркой и паркетными полами, и танцевали фокстрот, танго и вальс. Кружась в объятиях Мартина, она воображала, что по-настоящему влюблена. Но всякий раз, когда она пыталась ухватиться за это чувство, оно ускользало, как стихнувшая музыка.
— Хельга будет рада.
— Меня переводят не в Германию. В Париж.
— Но это же здорово. Ты же всегда любил Париж, разве нет?
— Да. Нет. — На его лице проступила озабоченность. — Это понижение. Не знаю почему. Я работал здесь как проклятый, мне всегда казалось, что протектор меня ценит. Такое впечатление, что комиссар хочет от меня избавиться.
Розу охватил страх. Надо рассказать ему все, но ей было страшно сообщить об угрозе комиссара.
— Расскажи, что случилось.
Мартин опустился на подлокотник кресла и потер лоб.
— Экберг вызвал меня к себе на прошлой неделе, прямо перед приемом. Поблагодарил за проделанную работу и объявил, чтобы я готовился сразу после визита Вождя переехать в Париж, где буду работать мелким чиновником. Он, конечно, выразился не столь прямо. Заместитель контролера по культурной чистке, так он это назвал. Ходить по домам и проверять, не прячут ли хозяева произведения искусства. Искать ценности, не задекларированные жадными домовладельцами. Изымать вырожденческие картины. Черная работа.
На ступеньку повыше, чем сборщик квартирной платы.
— Так ты отказался?
— Меня никто не спрашивает. — Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. — Как бы там ни было. Я принял решение. Я хочу, чтобы ты поехала в Париж вместе со мной.
— Как это возможно?
— Мы поженимся. Я собираюсь попросить Хельгу о разводе.
— Чиновникам разводиться сложно. Ты же не Геббельс. Протектор считает, что разводы надо запретить. Партия этого не одобряет. Попахивает моральным разложением. Тебе придется получить разрешение.
— Если мне не разрешат, я воспользуюсь привилегиями офицера СС и возьму тебя второй женой.
Членам СС, вотчины Гиммлера, давались определенные послабления в том, что касалось женщин. Гиммлер считал, что мужчинам высшей касты можно разрешать иметь двух жен, учитывая присущий им избыток жизненной энергии, а также их ценность для улучшения породы.
— Хельге это вряд ли понравится.
— Ей придется смириться. Она знала, на что идет, когда выходила за меня замуж. Кроме того… — его глаза затуманились, — не думаю, что она будет особо возражать. — С некоторой натугой он попытался придать своему голосу оптимизм: — Подумай о Париже, дорогая.
— Что я могу о нем думать? Я никогда там не была. Понятия не имею, какой он.
— Уверяю тебя, ты будешь без ума. Я повезу тебя в магазины на Елисейские поля.
Розе невольно пришла на ум строчка, недавно вымаранная ею из «Джейн Эйр», где Рочестер обещал то же самое. Он предлагал Джейн купить платья из аметистового шелка и розового атласа.
«…ужлучше пусть он купит мне сразу золотое платье и серебряную шляпу, ибо я, конечно, никогда не решусь надеть выбранные им туалеты».
Она машинально коснулась шеи, на которой жерновом висело подаренное Мартином жемчужное ожерелье.
— Я не хочу ходить по магазинам. Мне это неинтересно.
Мартин напрягся.
— Но ты же обожаешь искусство. И архитектуру. Там осталось столько красивых зданий. Сама знаешь, Вождь рекомендует проводить отпуск в Париже. Считает, что это полезно для культурного развития. И мы сможем открыто жить вместе, не опасаясь, что подумают люди.
Но Роза молчала, опустив взгляд на ковер.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не хочешь ходить со мной по улицам. Когда мы вместе, ты видишь, как люди отшатываются при виде моей формы. Они ничего не видят, кроме формы. Эта форма заглатывает человека целиком. Ты даже не представляешь, каково это — носить ее.
— А ты представляешь, каково другим ее видеть?
В тусклом свете он не мог разглядеть выражения ее лица, но его тон стал более суровым.
— Мне кажется, ты не понимаешь серьезности моего предложения, Роза. Высокопоставленные мужчины никогда не женятся на своих…
— На ком?
Он пожал плечами.
— Своих наложницах? Своих любовницах? Своих гели?
— Называй как хочешь. Слова ничего не значат.
— Нет, Мартин. Слова очень даже много значат. Ты сам мне это сказал. Помнишь?
Он резко встал и развернулся к ней.
— Значит, ты отказываешься со мной ехать?
— Мне очень жаль, Мартин.
— Второй раз предлагать не буду. — Он еще чуть помедлил и, так и не дождавшись ответа, развернулся и вышел из комнаты.
Роза почувствовала, что дрожит. Она перешла некий рубикон. Не зная, как поступить дальше, решила для начала просто уйти отсюда. Взяв пальто у швейцара, она вышла на холодный воздух и остановилась, чтобы
