не смогут его удержать.
Шараф ал-Мулк находился в Гяндже, и от него летели письма к султану, осаждавшему Хилат. Он сообщал о том, что грузины объединились и стремятся овладеть Тифлисом. Султан возвратился, однако дело было закончено еще до того, как он был предупрежден, удобный момент был упущен, и это не удалось[551].
Наконец тюрки [племени] Йива'[552] озлобили сердце султана: из-за них дороги стали небезопасными и они совершали набеги на соседствовавшие с ними области. Они были многочисленны и не раз выступали в поход в количестве до десяти тысяч всадников.
Когда султан отошел от Хилата, он пошел на них, /150/ предпринял против них набег, и не было недостатка ни в загубленных душах, ни в снятых головах. Он угнал их скот в Мукан[553], и одна пятая (ал-хумс) добычи составила тридцать тысяч голов скота.
Когда султан утолил свой гнев против них, он отделился от войска с сотней всадников из его личных слуг и направился к Хою на встречу с принцессой, владетельницей Хоя. Когда он приблизился к городу, ему сообщили о том, что Беклик ас-Садиди и даватдар[554] Сункурджа с отрядом мамлюков атабека Узбека находятся на лугах близ Хоя и их вдвое больше, чем спутников султана. Однако султан не счел это причиной для возвращения и помчался вперед, бросившись на них с риском [для жизни]. Те не выдержали и бежали, а он преследовал их так стремительно, что у них перехватило дыхание. Они остановились, стали просить у него пощады, и он пощадил их. [После этого] они вступили на службу к нему.
Султан добрался до Гянджи уже после того, как грузины сожгли Тифлис.
Когда на этот раз Шараф ал-Мулк расстался [с султаном], который направлялся в Хилат, он арестовал кади Муджир ад-Дина 'Умара ибн Са'да ал-Хорезми и оштрафовал его на двенадцать тысяч динаров, обвинив его в измене султану во время миссии, с которой он послал его. Кади находился под стражей месяц, пока не внес в казну назначенной суммы. Упомянутый говорил, что сумма, взятая у него в виде взяток и «услуг» (хидам), превышала в несколько раз то, что он внес в казну.
Шараф ал-Мулк не хотел, чтобы Муджир ад-Дин оставался среди близких слуг султана после [этой] вражды, так как тот был знатен, занимал высокое положение и имел давние заслуги. Он назначил его кади Табриза, отнюдь не на то место, [которое подобало бы ему].
Глава 56
Рассказ о прибытии Шамс ад-Дина, посла Магриба, в шестьсот двадцать третьем году[555]
Когда султан в этот раз вернулся в Гянджу, сюда прибыл посол Магриба[556]. Они встретили его /151/ с уважением и почестями, и для него были устроены приемы и чествования, несмотря на то что у них были сомнения в его деле и подозрения относительно действительности [его миссии]. Так продолжалось до тех пор, пока не вернулся посол султана в ар-Рум[557], который сообщил, что этот посол пересек на пути в ар-Рум море [и прибыл] при нем. 'Ала' ад-Дин Кай-Кубад, владетель ар-Рума, встретил его лично, для него был воздвигнут посольский шатер, и к нему относились с уважением и почтением, пока не выяснилось, что он послан к султану, а не к ним. Тогда прекратилось гостеприимство и было нарушено обычное уважение. После этого [сообщения] исчезло сомнение в его положении и в действительности его посольства. Султан вызвал его к себе, и я был у них переводчиком.
Я не вижу никакого смысла в том, чтобы повторять то, что он передал в качестве посла, и это скучное [дело].
Одной из причин, прекративших сомнения и устранивших подозрения в правдивости этого посла, было то, что он обладал благородством в намерениях, совершенным мужеством и душа его не жаждала ни накопления, ни приобретения. Он оставался в Гяндже год или больше, пока ему не разрешили возвратиться. Сумма, предоставленная ему за это время, составляла около десяти тысяч динаров, а когда он покидал [Гянджу], то у него из этих денег не осталось ничего. Он даже взял взаймы у некоторых купцов большую сумму и приобрел на взятые в долг [деньги] благодарность и восхваление, [раздавая их].
При возвращении он обратился к султану с просьбой дать ему барабаны и знамена, и султан согласился на это. Он просил написать для него указ о [владении] ал-Джаннат аз-Забаданийа[558] близ Дамаска и заявил, что это владение он унаследовал от предков и оно было несправедливо отобрано у него силой. Султан ответил согласием на все, о чем он просил, и сопроводил его Таки ал-Дином ал-Хафизом в качестве посла со своей стороны потому, что не пожелал отсылать в дальние страны [в качестве сопровождающего] лицо, занимавшее высокое положение в государстве или известное в стране.
Когда они выехали, то со стороны Ирака дошли слухи о том, что отряд татар достиг этой страны. Султан решил, что следует спешить к Исфахану. Он отправился и остановился только в Майанидже, одном из округов Азербайджана, расположенном на берегу Белой реки. На его просторах он устроил смотр своему войску.
В то время как султан, проводя смотр, объезжал отряды (атлаб), прибыл посол Магриба, вернувшись из Мараги, а султан сказал мне: «Спроси у него, /152/ почему он возвратился?» Я спросил его, и он ответил: «Когда я узнал, что приближается враг и султан выступил в поход, я решил получить преимущество усердствующих над сидящими [дома]»[559]. И султан поблагодарил его за это и сказал: «Такими должны быть сподвижники халифов!» Он приказал мне сопровождать его и показать войска отряд за отрядом, и я сделал это. Когда мы вернулись к султану, он спросил посла: «Войско Эмира верующих[560] больше нашего?» Он ответил: «Войско Эмира верующих в несколько раз больше, чем эти войска, так как там больше ополчения и пехоты, а эти люди — все настоящие воины».
Затем пришло известие о том, что войска, прибывшие в Ирак, — это часть султанских войск, которые [ранее] располагались в Индии, а их командир — это Билге-хан[561]. Султан возвратился в свой лагерь в Учане, и посла Магриба вновь обеспечили всем необходимым.
Когда посол достиг Мосула, ночью к нему ворвалась группа людей, они увели его, и он больше не вернулся. В дальнейшем выяснилось, что он был увезен в Багдад[562]. Его ткани и кони были возвращены султану нетронутыми, а судьба его так и осталась неизвестной.
