Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Вся эта квашня русской жизни нашла здесь своё полное отображение. Ни на какой другой язык поэма почти не передаваема, по своей бескультурности, по своему скифо-сарматскому дикарству с примесью тюркско-монгольской сантиментальности. Проносятся кровавые призраки вертепных убийств, проституционной грязи в сумятицах стрельбы по буржуйным господам. Всё кошмар. Всё сумбурно до ужаса, несмотря на легкую примесь веселого гротеска, в этом собачьем вальсе хаоса и кутерьмы. Я не знаю, куда девалась тут душа Блока, влекшая иногда к романическим мотивам. Где здесь хотя бы Некрасовский пьяный надрыв и слеза гуманного человека. Поэма безнадежно холодна и пуста в этом отношении. Для гибнущего старого мира поэт нашел только один образ поджавшего хвост паршивого пса, стоящего позади голодного, трясущегося и обалдевшего, но все же криминального буржуя. При этом шаг революционный выдержан во всей поэме, как единственный регулятор накипающих исторических событий.
Старый мир, как пес паршивый,
Провались – поколочу.
Но двенадцать апостолов приподнимают свои винтовки, прицеливаясь к фигуре, выступающей впереди. Она идет с кровавым флагом в руке. Не идет обыкновенным шагом, как прочие смертные, а как бы носится по воздуху в струях зимней бури, в белом венчике из роз. Революционная толпа не знает, что ею руководит сам Иисус Христос.
Критики русские и западноевропейские единодушно указывали на то, что явление Христа здесь, говоря евфимистически, как бы совсем неуместно. Но критики очевидно сами при этом забывают, о каком Христе они думают и говорят. Конечно, с византийским Христом, с Христом Спасителем и даже с Христом Пантократором, с Христом, не переломившим в своей мифологической истории даже и надломленной трости, Христос в «Двенадцати» Блока не имеет ничего общего. Их разделяют миры идей. Но реальный Христос, разоблаченный от пышных покровов церковного священнодействия и Вселенских Соборов, о котором я говорил в начале моей заметки, Христос без прикрас мифотворческой поэзии, Христос глубокой светотени величайшего в мире искусства, дан здесь в правдоподобнейшей конкретности. Это Христос не фантазии Блока и живописного видения Н. Н. Ге, а именно Христос восставший и революционно-настроенных масс, сознаваемый или не сознаваемый ими – это безразлично. Конечно, Христос с кровавым флагом в руке кажется нам несообразностью. Церковная традиция сильна и велика в целом мире. Однако именно такой Христос и держит ведь революционный шаг бегущих вдаль столетий. Придет когда-нибудь время, через многие и многие века, умолкнет гул беспощадной борьбы. История забудет имена жертв, принесенных на алтарь Молоха революций. В потоке нескончаемого сподвижничества сотрутся все краски современных событий, и кто сейчас может предвидеть, что о них скажет тогда мудрая история. Но не стоим ли мы сейчас на пороге нового святолживого мифотворчества, в котором когда-нибудь окажется больше света и правды, чем в точном докладе исторического дня. Без сомнения к тому времени, когда будет созидаться легенда новых веков, поэма Блока будет уже давно и бесследно забыта. Но в произведении этом критик теперь же должен и с изумлением отметить присутствие не только верно переданной действительности, но и ретроспективного таланта, изумительного восприятия и постижения образов давно минувших столетий.
Суббота
Что такое Суббота? Ища определение этого слова среди молитв евреев, мы находим драгоценнейшие указания, образующие в целом субботний канон. В канун праздника возжигаются субботние свечи с произнесением молитвенных слов. Читается «Песнь Песней» и шесть псалмов Давида, поется песня: «Пойди, друг мой, навстречу невесте». Все это в целом составляет «Сретение Субботы». Субботу надо не только соблюдать, как о том повелено во «Второзаконии» (V, 12). Ее нужно помнить, как говорится об этом в «Исходе» (XX, 8). В едином звуке Бог дал услышать оба слова – «Соблюдай» и «Помни», – так важно и серьезно для человечества различение этих двух слов Синайского повеления. Исполнение есть только ритуал. Но помнить значит понимать, держать в сознании весь смысл субботнего явления, все контрасты жизни будничной и праздничной. Как сразу в одной строфе дается догмат и культурное освящение догмата, повеление и его обоснование. Суббота была и осталась навсегда вечным знамением между Элогимом и сынами Израилевыми. В день седьмой Бог почил от трудов своих и отдыхал, и день этот становится днем святым, единственною святостью в жизни еврейского народа. День покоя Бог облек в велелепие, назвал его своею утехою, красою дней, памятью о миротворении. Издревле суббота помазана царицею дней. Она конец бытия, но по мысли его начало. Это день покоя и святости. Ликует Авраам, торжествует Исаак, Яков и сыны его блюдут этот день со всею строгостью. Весь Израиль, во всех его разветвлениях, солидарен в почитании красы времени, царицы дней. Это отдохновение, читаем мы в молитвеннике, любви и благожелания, истинное и верное, мирное и тихое, покойное и надежное, отдохновение абсолютное и полное. Благословен Господь, сделавший различие между святым и будничным, между светом и тьмою, между седьмым днем и шестью днями творения. В освящении субботы, которое называется кидуш и произносится обыкновенно над бокалом вина, выразительно указывается на то, что работа божья именно была творческая. В оный день Бог почил «от всего творения, которое Он творчески сделал». Мир произошел из творческого акта целиком, без остатка, т. е. весь вышел из автономной мысли и волевого порыва божества, а не из сложения хаотических элементов космоса. Отсюда следует, что все противоречия мира и все его контрасты, контрасты будничного и святого, света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти, вся диалектика мироустройства и мироуправления, заложены в изначальной сущности Элогима. Он выдохнул из себя весь мир. В мифологии космоса пребывает трагическая черта – черта распада и разлада, раздвоения и умножения до бесконечности, черта эмпирических фантомов, на которых покоится реальная жизнь. От трагических мук творения Бог и отдыхает в субботний день, погружаясь в святую тишину неисследимой и необозримой меланхолии. Странно было бы танцевать в субботу. Можно петь молитвенные песни, пребывать в созерцательном молчании, погружаться в священные письмена древних и новых веков, но прилепляться сердцем к чему-нибудь преходящему и суетному не приходится. Вот в чём величие субботы. Если трагическое творчество Элогима было актом выдыхания, то субботний покой, с его ясною памятью прошлых творческих деяний, может быть назван вдыханием Элогима, обращением всех вещей к единой потенции мира. Это конец всем фантомам бытия и возвращение к единству. Это успокоение от всякой множественности и от всякого разделения. Но конец есть преддверие нового начала, нового выдыхания, нового трагического процесса в истории.
На исходе субботы благочестивый еврей, взглянувши на руки перед факелом и заметив разницу между цветом кожи
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
