Парящего грифа? Что ты такое, раз чувствуешь себя в праве говорить в таком тоне с великим прародителем Зевса, Кроноса и кого-то там еще?..
Прохиндей, вольный пьяница, неудачливый пивовар и анекдот всего королевства, над которым потешаются все эти вычурные аристократы, некогда сражался с божественным змеем. И даже трижды ранил его!
И что теперь будет?
Неужели Янус и правда скинет личину и предстанет в своем истинном виде?
От этой мысли мне стало одновременно и волнительно, и страшно.
С одной стороны, ничем хорошим такое сражение не кончится. А с другой — да я бы, наверное, руку дал на отсечение, лишь бы хоть краем глаза взглянуть на настоящего Януса!
Тут поодаль хором заблеяли две жертвенные овцы, а к нашему костру, неловко переваливаясь с лапы на лапу, спешил разбуженный Та’ки.
— Какое... любопытное с-созданье, — проговорил Офион, отвлекаясь от главной темы и повернувшись к медведю.
— Не узнал? Это мой бывший адъютант, шаман из клана бессмертного Татевари.
— Ах вот оно ш-шшто. Да, всяких там адъютантов я не запоминаю. Ну, рас-с мы все сдесь свои, я, пожалуй, верну естес-ственный облик — тем более, у меня нет причин его с-скрывать. Глупая конструкция эти люди! Неус-стойчивая.
Его лицо странно вытянулось, будто мордочка хорька. Хрупкое тельце старика сложилось на шкуре в подобие кольца, как если бы стало пластилиновым. А потом оно начало удлиняться и трансформироваться, превращаясь в тугое и гладкое тело гигантской змеи. Золотистая чешуя вспыхнула под солнцем. Офион укладывал себя широкими кольцами вокруг нас и нашего костра, и от этого мне стало, прямо сказать, стремно.
Дернуться же не успеешь, как такая туша сожмет эти свои колечки — и каюк.
— Только весь давай здесь не раскладывайся, — холодно сказал Янус. — А то всю священную рощу переломаешь к демонам, как когда-то в Эдеме. И на Люцифера больше свалить не получится.
Теперь все наши вытаращились на преобразившегося Офиона и напряглись. Я видел, как их руки легли на рукояти оружия.
Змей тихо рассмеялся.
— А кто без греха? Никто не откажется забраться в чужой огород. Одним хочется яблок, другим — сладких плодов удачи...
— Я ничего чужого не брал, — сверкнул Янус глазами в сторону Офионовой морды, которая теперь стала размером с крупного теленка, только без ног.
— Ну конеш-шшно, — прошипел змей. — Правда, Юпитер так не считал. Ты вошел в его сад, и среди множества слабых копий выбрал редкий прекрасный цветок — и сорвал его.
— Что считал Юпитер, Зевсова дома не касается.
— Отчего же? Мы ведь в некотором с-ссмысле родственники, — протянул Офеон.
— У вашего дома есть своя Тюхе!
— С-сскучная, добрая, вялая Тюхе, боящаяся собственной тени? Нет, это слабая замена Фортуне, ты же с-ссам понимаешь. А размякший Юпитер уже давно не может отс-сстоять ничего своего — ни перед тобой, ни перед кем-то еще. Вот и вышло, что на весь верхний мир имелась лишь одна удача, а ты умудрился прибрать ее к рукам...
— Она сама эти руки выбрала, Офион, — проговорил Янус. — Я — не вор, как твой правнук, готовый хоть конем, хоть козлом — лишь бы очередную фемину осеменить!
— С-ссссс, — странно рассмеялся змей. — Это да, что есть — то есть...
— А теперь, Офион, твой отпрыск пытается поиметь весь верхний мир — правда, там еще пока не до конца поняли, что это за дождь золотой им по заднице хлещет, но это лишь вопрос времени. А тебя он поставил в стойло, как старую кобылу. Ты такого будущего хотел? В самом деле?
Наш медведь молча плюхнулся на пухлую шерстяную задницу рядом со мной. Украдкой шевельнул челюстями, хрустнув остатками дурманного стебля.
Змей опустил голову на шкуру.
— Фсе сс-сложнее, чем кажется...
— Мне кажется, все было намного проще, если бы ты взял власть в свои руки, как собирался.
Офион вновь беззвучно рассмеялся.
— Взять влас-ссть в руки? С-ссмешно. У меня ведь их нет, ты не с-ссаметил? Это была мечта, мой с-сславный враг. А мечтам место лишь в с-сладких снах. Посмотри вокруг, пос-смотри внимательней! Сейчас-с эпоха человекоподобных богов. Люди верят лишь в тех, кого с-сспособны понять. В это с-ссмысле Зевс — идеальный бог. Он понятен и бес-схитростен. И ничего особенного не требует. Ни храбрости, как у богов Вальхаллы. Ни самоотречения и воздержания, как у Будды или Иис-суса. Идеально. С-сснай подношения приноси. И радуйся покровительству с-ссильного бога. Хочешь ты или не хочешь — но будущее за ним...
Тут к нам приблизился Шрам — он нес на большой белой тарелке два овечьих сердца и печень.
Змей умолк.
Янус забрал у Шрама угощение для своего гостя.
— Прими в дар, — проговорил магистр и поставил тарелку рядом с мордой великого прародителя.
Тот ничего не ответил, только проследил глазами, как Шрам нехотя возвращается обратно к телегам.
— Будущее — это не женщина, Офион. От него не ждут симпатий. Его берут силой, как вражескую крепость, и кладут себе под ноги, — мрачно проговорил Янус. — Только тогда у тебя может быть будущее.
— Вот поэтому он тебя и ненавидел. С-сс такой бешеной кровью и силой ты и так был опас-сен. А в сочетании с дарами влюбленной Фортуны — прос-ссто невозможен. Ты подпис-сал с-себе приговор в тот день, когда вынес-сс ее на руках из с-святилища и во всеуслыш-шанье назвал своей женой. Это она убила тебя, мой с-славный враг. Кольцо, надетое Фортуной на твое руку, с-стало лампадой на твоей будущей могиле. Я тогда еще был в с-ссовете и знаю: почти вс-се проголосс-совали за твое ус-сстранение черес ритуал ш-шшертвопринош-шения донорскому миру. И я — не ис-сключение.
Змей прикрыл глаза, быстрыми взмахами языка ощупывая воздух вокруг тарелки с угощением.
— С-сславная кровь. С-сславная добыча...
Янус молчал. Его грудь бесшумно поднималась и опадала, лицо застыло, как маска.
— Завтракай давай. И начнем, — заявил он, поднимаясь на ноги.
Я нервно кашлянул.
Что?
Так значит, битва все-таки будет?..
А я уже было решил, что как-то все разговорами ограничится. И что теперь? Ведь если Янус вскроется, даже победа над змеем его не спасет. Боги зажгут землю у него под ногами и небо над головой!..
Я должен был что-то сделать.
И вообще...
Если вдруг этот чешуйчатый порешит Януса, что будет со мной?
Нужно вмешаться и
