и невыносимо медленно растягивая слова, проговорил:
— Отчего же не подсказать. Само собой — найти их можно на дереве...
Он положил свою тощую ладонь на серую кору стоявшего рядом гиганта, и дерево с шелестом содрогнулось, роняя здоровенные сухие сучья.
Рыжий сначала вздрогнул, опасаясь получить палкой по макушке, а потом радостно воскликнул:
— Спасибо, отец! Удружил!
— Так может, в благодарность пустите меня к своему огню? — медленно выговаривая слова, сказал дедок, обращаясь уже не к Рыжему, а к нам ко всем, собравшимся у огня.
— Подходи, не стесняйся! — по простоте душевной со всей искренностью откликнулся Шрам, уступая гостю свое место. — Присаживайся, отдыхай!
Янус молчал. Он смотрел на старика немигающим взглядом — точно так же, как и старик в свою очередь смотрел на него.
И тут меня будто прострелило.
Я разглядел глаза старика.
Поначалу они показались мне обычными, но когда я сконцентрировался на них, то вдруг отчетливо увидел, как радужки вспыхнули ярко-желтым светом, а в середине, будто черное веретено, заблестел острый вертикальный зрачок.
Как у змеи...
У меня отвисла челюсть.
Вот только все остальные продолжали смотреть на нашего «гостя» так, словно не замечали никаких странностей. Лишь одна Лилит замерла в ожидании, и ее рука на моем плече вцепилась коготками в куртку.
— Может, тогда уж и пары овечек на завтрак не пожалеешь, коль уж к костру своему пригласил? — все так же растягивая слова, проговорил старик, останавливаясь напротив Яна.
— Прости, отец — овцы у нас для дела, — буркнул Берн. — Можем вот лепешкой угостить...
— Режь, — перебил его Янус, все так же не сводя взгляда со старика.
— Чего? — не понял Берн.
— Овец, говорю, режь!
На бесцветных губах старика проступила тонкая улыбка.
Глава 18. Будущее берут силой
Поскольку бедняга Берн все никак не мог сообразить, чего от него в точности хотят, Янус отвлекся от своего зрительного поединка. Отодвинув молодого и зеленого недотепу, подтянул к себе за рукав первого попавшегося ученика постарше.
Это оказался Шрам, только что уступивший свое место старику.
— Забить двух овец, вырезать у них сердце с печенью и принести сюда на тарелке! И позовите Та‘ки. Если медведь будет прикидываться, что не слышит, разрешаю воткнуть ему в ухо стебель дурмана и пару раз там хорошенько провернуть. Исполняй!
Отпустив прифигевшего Шрама, Ян обернулся к нашему желтоглазому гостю.
— Все так? Сердце и печень? — сдержанно осведомился Ян, и в его голосе и на лице я не почувствовал той почтительности, которую стоило бы ожидать.
В конце концов, перед нами стоял бог-прародитель, который вдруг ни с того ни с сего решил с нами позавтракать — вместо того, чтобы позавтракать нами.
А еще я видел, что несмотря на спокойный тембр и каменное лицо у Яна непроизвольно сжались кулачищи.
Мать моя женщина, да наш магистр в ярости!
Старик двинул седой бровью и, прищурившись, проговорил:
— А ты хорошо осведомлен о моих привычках, человек. Все верно. Сердце и печень — самое сладкое, что есть в теплых кровяных телах.
— Тогда присаживайся к огню. Угощение скоро будет.
Теперь все вокруг изумленно замерли и притихли.
Ян, окинув нас быстрым взглядом, нетерпеливым жестом потребовал всем удалиться.
Желтоглазый старец покачал головой.
— Нет, отчего же. Пусть останутся. По крайней мере — эти, — он поднял руку и указал на нас с Лилит.
Только теперь я заметил, какие у него жуткие ногти — длинные, желтоватые, с неровно обломанными краями.
Янус спорить не стал.
— Все остальные — к телегам, и ни шагу ближе, пока не позову, — приказал он.
И наше братство, обреченно вздохнув, нехотя потащилось прочь от костра, бросая на меня завистливые взгляды. Однако никто так и не решился спросить вслух, с чего вдруг засранцу Дане такие привилегии.
Старик присел на расстеленную шкуру возле очага, неловко поджав ноги — так, будто не совсем понимал, куда их деть и как устроиться получше.
— Ну что ж, расскажи мне, странный человек, кто подсказал тебе, с каким подношением ко мне подходить? — проговорил он с тонкой снисходительной улыбкой.
Янус скрипнул зубами. На шее вздулась злобная жила.
Присев на корточки рядом со стариком, и глядя в пламя вдруг очень тихо, но отчетливо проговорил:
— А ты, паскуда беспамятная, мозгами своими змеиными пораскинь — может, тогда сам догадаешься? Пересчитай по головам мой подарок. Ровно полсотни, как и было обещано за твою услугу при нашей последней встрече. Или можешь посчитать свои шрамы на правом боку — у тебя там четыре отметины, три из которых от руки того, кого ты предал.
Я изумленно выпучил глаза, а желтоглазый с шипением отпрянул от Януса, выпустив изо рта длинный раздвоенный язык.
А тот продолжал:
— ... И, если бы не те парни, которых я только что отослал, даже не знаю, как бы я удержался от соблазна скинуть с себя эту тесную личину и предстать в истинном облике, чтобы схлестнуться с тобой снова — только в этот раз один на один! Интересно, победитель ушел бы из этой рощи на ногах, или уполз на чешуйчатом брюхе? Ты как думаешь?
Янус обернулся к нашему гостю — с таким лицом, будто собирался воткнуть нож ему в горло.
— Вот сссс-начит как, — проговорил старик. — Проклятье ссс-овета не мертво, а запечатано в мяс-ссной и кос-сссной тюрьме? И ты говоришшшш это... мне? И не боиш-шшся?
— А чего мне бояться? — зло усмехнулся Янус. — Если ты вдруг решишь тряхнуть стариной и обнажишь клыки — я готов. Гори все огнем — я подарю тебе славную битву! Чтобы жилы рвались и кровь богов питала землю, — с незнакомым мне выражением лица заявил магистр, и на дне его зрачков вспыхнул красно-оранжевый огонь. — Такую битву, старый змей, по каким мы оба соскучились. Ведь не только я заточен в мясо-костной тюрьме. Ты тоже связан по рукам и ногам в доме своих потомков. Великий Офион, низведенный до уровня домашней скотины, которую кормят, когда пожелают, а иногда выпускают в поле пастись самостоятельно, — не сказал, а выплюнул в лицо своему собеседнику Янус.
Старик замер, уставившись немигающими желтыми глазами на нашего магистра.
У меня по спине прошел озноб.
И в этот раз — вовсе не от Офиона.
Кто ты такой, Янус из школы
