сестрой Катей. Запрягла лошадь, собралась пахать. В это время в деревню навалило гитлеровцев. Почти у каждого дома останавливаются. Откуда их столько принесло!
Я распрягла лошадь, пошла помогать сестре жать ячмень, потому что дальше огородов выходить не разрешают. А тут как раз с задворок незаметно так девушка появляется. Подошла к нам, заговорила, спрашивает есть ли немцы в деревне. Мы говорим: целая туча. Назад ей ходу уже нет. Почувствовала, что, судя по всему, партизанка она и встреча ей с немцами совсем ни к чему.
Быстро договорились, что Маруся (у нее и паспорт был с собой) – наша двоюродная сестра из Пскова. Добирается в деревню Деменино к тетке, а к нам завернула погостить. Ее сетку с вещами мы запрятали в ячменный сноп, уж не знаю, что там у нее было. Говорю: бери серп и к нам присоединяйся. Не умеет. Тогда зерно толки. У нее и пест в руках не больно хорошо держится, сразу видно – городская девушка.
В деревне ничего не скроешь, и про нашу гостью полицаи узнали. Пришли, проверили документы. Вроде бы все нормально. «Вещи, – спрашивают, – есть?» Говорит, что идет налегке. Пошарили они у нас в избе и конечно, ничего не нашли.
Под вечер немцы убрались из деревни. Засобиралась и Маша. Дали мы ей корзину – если что, будто по ягоды. Стала она из сетки вещички перекладывать, а там пистолет. Оказывается, несла она из Пскова еще и ценные документы, пистолет же выкрала у немецкого офицера.
Запись вторая
Осень 1943 года. Сильные бои шли тогда у партизан с немцами на реке Лиственке, рядом с нашей деревней. После одного из них нашла я в кустах тяжелораненого бойца. Назвался он Виктором. У него была перебита нога.
Каратели по деревне носятся, требуют «яйки, масло» кур стреляют, за гусями гоняются. Мы с сестрой ни живы ни мертвы – вдруг какая птица с перепугу к Виктору в кусты заскочит! К счастью, обошлось.
Только на вторые сутки мы смогли сделать Виктору перевязку. Брюки от крови задубели, ножницами не разрезать. Едва до раны добрались. А он лежит белый весь, губы от боли кусает. В дом, понятно, взять мы его не могли. Подстелили ему соломы, укрыли как следует. Крадучись носили еду, чай горячий. Две недели пролежал он в нашем «лазарете», хорошо хоть дождей не было. Дали знать партизанам. Те ночью пришли за ним. Связной потом сказал нам, что самолетом отправили Виктора в тыл. Вылечили его. И уже после войны прислал он нам письмо. Живой, здоровый!
Запись третья
Декабрь 1943 года. В одну из ночей – условный стук в окно. Вышла на крыльцо и обомлела: стоит человек двадцать мужиков. Кто такие – по виду не понять: не полицаи и не партизаны. Оказалось, группа пленных из лагеря сбежала. Наши разведчицы, которые им помогли, дали мой адрес. Хорошо еще немцев в деревне не было. Выставила им чугун картошки, хлеб положила, самовар согрела. Переночевали и затемно в лес ушли. На счастье, метель разыгралась, замела следы.
В нашем доме много перебывало гостей: на задание идут, возвращаются с задания. Чаще других были Наташа Рыжая и Шурупчик, девушки-связницы. Так, бывало, назябнутся, что и на печке не враз согреются.
Если отряд перебазируется, обязательно кого-нибудь пришлют, весточку оставят, куда добираться. То в Дубковские горы их направляла, то в Кернильскую школу…
Запись четвертая
Зима 1943/44 года. Росла партизанская бригада, все больше требовалось продовольствия, фуража. Непростая это задача – наладить питание многих сотен людей. Да и лошадям сено, овес нужны. На наши плечи легла эта забота. Решили кормить партизан всем колхозом. Выбрали меня военноуполномоченной по своей деревне, была такая должность.
Приезжал партизанский старшина (как бы завхоз по-нынешнему). Составляли мы с ним задания: какое количество хлеба, других продуктов, сена должны заготовить для партизан. Собирала я своих односельчан, и всем миром решали, кто какую долю внесет. По очереди сдавали скотину, пекли партизанам хлеб. Были верны лозунгу «Все для фронта, все для победы!».
После воины Антонина Ивановна Петкина закончила Псковский педагогический институт, стала учительницей. Но началась ее педагогическая карьера еще в сорок четвертом году в партизанской школе – учила детвору читать и писать. Ни учебников, ни тетрадей, на пятерых один карандаш. Но как старались ученики! И быстро взрослели тогда.
Весточка из Даугавпилса
«В самом начале войны мы с сестренкой пошли в лес за грибами. К тому времени фронт уже прошел через наши места. Под кустом увидели гранату с длинной деревянной рукояткой. Долго ходили вокруг – очень хотелось ее взять, но было страшно. И все-таки я решилась. Положила гранату в корзинку, засыпала грибами, мхом, принесла домой. Конечно, дома никому об этом не сказали, боялись, что влетит от папы. Потом «толкушку» – так прозвали немецкие гранаты – мы хорошенько завернули и зарыли в укромном месте. Ходили с сестренкой счастливые: у нас есть своя тайна да и вроде как мы вооружены…»
Так начиналось письмо, присланное из Даугавпилса моей старой знакомой Женей Богдановой, ныне – Евгенией Ивановной Бельченко. Узнав, что я пишу книгу, откликнулась, вспомнила о той поре. Прислала письмо на двенадцати страницах. Есть тут и горькие воспоминания детства (в сорок первом ей исполнилось 13 лет), и рассказы о боевых подругах, и эпизоды из партизанской жизни.
«В 1942 году выдали мне рабочий паспорт, и стала я уборщицей в солдатской казарме. Много пришлось вынести унижений и оскорблений. Однажды, когда я мыла окно, пришел офицер, остановился около меня, дернул за подол платья. Я не вытерпела и ударила его мокрой тряпкой. Позеленел от злости, закричал. Потом целую неделю заставлял меня уборные мыть. А на следующий день солдат, который видел это, рассказал другому, какая я злая, и, чтобы доказать это, стал меня тыкать палкой от метлы в бок, дразня, как собачонку. Я мыла пол, и хорошо, что не было видно, как капают мои слезы».
В деревне Большое Лопатино, где жили Богдановы, начались повальные аресты – искали партизан. В канун сорок третьего года арестовали Женю и ее отца, Ивана Федоровича. Нашли несколько красноармейских звездочек и портрет Гитлера, размалеванный младшей сестренкой. Продержали Женю в тюрьме больше месяца, а Иван Федорович появился в деревне только через полгода. Ходить он уже не мог, кашлял кровью.
После тюрьмы на несколько лет повзрослела будущая партизанка.
«Сидело нас в камере человек сорок, – вспоминает Женя. Спали прямо на цементном полу. Было так тесно, что не
