Хотелось еще и еще раз убедиться в правоте их замыслов. Махидиль отправилась на трассу и до вечера не возвращалась.
Тем временем Балтаеву удалось склонить кое-кого из членов парткома треста на свою сторону. Партком предложил дирекции снять Даниярова за рукоприкладство с занимаемой должности. «Единственным» свидетелем происшествия был личный шофер Хашима. Он-то и дал волю своей фантазии. По его словам, жизнь главного инженера была в смертельной опасности. Кто-то пробовал усомниться, возразить, но так или иначе незначительным большинством голосов решение было принято, а «дирекция» в лице Балтаева поспешила его «ратифицировать».
Весть о снятии Даниярова быстро разнеслась по стройке. Махидиль не находила себе места. Она корила себя, что не нашла сил вступиться за Латифа. Одно к одному: не нужно ей было оставаться тогда на дороге собирать цветы, а уж если такое случилось, надо было наплевать на предрассудки и прийти на обсуждение персонального дела Латифа.
II
Рахимов ничего не знал о последних событиях. Он уехал по делам в центр, оставив за себя главного инженера. Ему и в голову не могло прийти, что он воспользуется этим для сведения личных счетов. Известно, тот, кто лжет, должен обладать хорошей памятью. Однако у Хашима память была плохая. Случай на дороге с Данияровым он рассказывал всякий раз по-разному, и Рахимов, вернувшись, заподозрил неладное. Между ними состоялся разговор, после которого и тому, и другому стало окончательно ясно, что общего языка они не найдут.
— Я считал необходимым пресечь хулиганство, — говорил Хашим. — Разве мы с вами не читаем в газетах: «Никаких поблажек хулиганам?»
— Странно как-то и нелепо получается: начальник участка, известный всем своим спокойным нравом, и вдруг — хулиган...
Они еще долго вели разговор, не касаясь главного — положения дел на стройке. И трест, и стройка жили в ожидании больших перемен. Так стоит ли раньше времени ломать копья?
Данияров же не стал ждать ни приезда Рахимова, ни перемен. Оказывается, он лучше понимал Махидиль, чем она его, и ни в чем не упрекнул.
— Нет ничего хуже, — говорил он Махидиль, — чем ждать у моря погоды. Я уезжаю, но еще вернусь. — И подумав, добавил: — Шаг назад — два шага вперед... Боязно только вас оставлять одну.
— Вы пишите...
— Ладно. Я верю, что наши с Гулямом-ака предложения пройдут. А это главное. Хашим только много крови мне попортит. От таких людей помощи не жди. Это то же, что умолять небо о дожде...
Махидиль осталась одна. Неужели они никогда больше не встретятся?
Странно, она впервые именно теперь, расставаясь, поняла, что Латиф как человек удивительно походит на Камильджана. Верно говорят, что первая любовь не ржавеет. Проходят годы, и вроде бы забыт человек, а она, эта любовь к нему, ищет себе подобной. Ничего не было удивительного в том, что Латиф похож на Камиля. Просто Махидиль об этом долго не догадывалась. О своем открытии она никому не скажет.
Латиф уехал, и Махидиль снова ушла с головой в работу. Вину перед Латифом можно загладить только одним — помочь всеми силами его делу.
События разворачивались быстро, даже стремительно. Однажды Рахимов вызвал Гуляма-ака и Махидиль. В целом Дивно-Дивно одобрил их разработки.
— Толково и дельно, — проговорил он и тут же подсказал кое-какие важные детали.
Скоро работа над проектом была окончательно завершена и отдана на заключение. Для Хашима пробил час решительных действий. Он явился к Рахимову в этаком благородном гневе.
— Знаете ли вы, что делаете, товарищ Рахимов, на что идете? — начал он. — Неужели вам не хватает своих забот?
— Послушайте, Балтаев, консерваторы теперь, честное слово, не в моде. Речь идет о сокращении сроков строительства. Я верю в успех, а победителей не судят!
— Вы, кажется, разучились отличать победу от поражения! Берете на вооружение нечто скороспелое, незрелое... Кому-кому, но не нам с вами витать в облаках.
— А вы уверены, что предложения незрелы?
— Во всяком случае, их эффективность еще требует доказательств.
Рахимов повторил вопрос:
— Нет, скажите по совести, как специалист вы считаете предложения незрелыми?
Хашим насторожился. Говоря откровенно, он не дал себе труда хоть сколько-нибудь разобраться в бумагах и документации Гуляма-ака и Даниярова. Он просто отмахнулся от них. И если, не дай бог, проект чертовых новаторов претворится в жизнь, то какой вид будет у него, Хашима? Нет, об этом даже думать нельзя. Только не отступать, идти ва-банк.
— Да, я считаю все это чистым прожектерством! — наконец ответил он. — Как бы там ни было, последнее слово должны сказать специалисты покрупнее. Вы не согласны со мной?
В ответ Рахимов усмехнулся.
— Дивно, ей-богу, дивно... Что ж, по-вашему, мы здесь дети, что ли? Вначале обсудим сами, а уж потом пошлем, как вы желаете, в вышестоящие организации.
— Это не я желаю, а таков порядок. Вы, как руководитель и коммунист, отлично знаете, что в таком деле, как наше, нельзя вольничать.
— Ну, а если опыт и совесть мне подсказывают, что люди правы, по-вашему, как руководитель и коммунист, я не должен верить ни людям, ни себе, пока не выскажется вышестоящая организация? Нет, так поступают плохие руководители и плохие коммунисты, которые думают больше о своем благополучии, нежели о деле.
— Товарищ Рахимов, — Хашим приложил руку к сердцу, — вы руководитель, я главный инженер. Ответственность мы с вами делим поровну. Но я считаю, что нельзя игнорировать тех, кто является истинными создателями проекта нашей стройки. Уж как-нибудь соображают они не хуже птенцов, вроде Даниярова и Махидиль. Может, уже и авторитетов не существует? Стройка только-только набрала темп, а из-за всех этих новшеств мы опять окажемся в хвосте.
Хашим все более и более горячился, а Рахимов продолжал спокойно возражать ему:
— Почаще бы прислушивались к «птенцам», может, и не тащились бы в хвосте. Я вижу, мы не поймем друг друга. Не будем толочь воду в ступе.
— Я прошу только одного: послать чертежи и выкладки компетентным людям в министерство. Если будет признано целесообразным перестраивать нашу работу, клянусь, я подниму руки!
— Я вижу, вы так ничего и не поняли...
Балтаеву нужно было выиграть время, чтобы покончить
