других людей славянской внешности, для проформы отобрали одного Валентина Распутина – лишь потому, что состоял он в горбачевском совете, да и от его нежелательного присутствия соросовская камарилья вскоре поспешила избавиться. Вред, нанесенный в самых различных областях отечественной культуре и науке российскими клевретами международного барышника, подобными особо приближенной к его телу мадам Гениевой, сравним разве что со всеразрушающими подвигами «комиссаров в пыльных шлемах». Одни «асмоловские» учебники сделали целое поколение школьников «иванами, родства не помнящими», считающими отныне победителями нацистской армии американцев и их западных соратников.
«Огонек», «Московские новости» и по-чубайсковски, то есть бесплатно, приватизированный ловким коммунякой Гусевым «Московский комсомолец» работали во всю мощь, вливая в сознание ждущих коренных перемен советских людей потоки исторической лжи, увенчивая лаврами героев и мучеников машинистов «красного колеса», каковыми, безусловно, были Бухарин, Тухачевский и другие душители русской идеи, осквернители народной памяти. О Бухарчике даже художественный фильм успели сварганить, да только не озвучили в нем чудовищные слова перевертыша, с пеной у рта осквернявшего имя и бессмертное творчество Сергея Есенина, а заодно призывавшего не опускаться до уровня презираемого им божественного Тютчева. Несколько раз встречался тогда я в Париже с Владимиром Максимовым и показывал по Центральному телевидению наши беседы. Человек, лучшие годы отдавший борьбе с коммунистическим режимом, с нескрываемой печалью и разочарованием говорил о последователях Троцкого и Бухарина, всех этих бракоразводных юристах (Собчак) и торговцах цветами (Чубайс), как он их презрительно именовал, ведущих вместе с Горбачевым и Ельциным, ненавидящими друг друга, огромную страну к гибели. Вез я однажды по просьбе Владимира Емельяновича в Москву верстку очередного, еще редактируемого им, номера «Континента», где было опубликовано коллективное обращение демократической «культурной» элиты к Горбачеву с просьбой запретить въезд в СССР Солженицыну, Зиновьеву и Максимову. Среди подписантов грязного доноса – Егор Яковлев, за огромные деньги ставивший тогда на ЦТ девяностосерийный фильм о Ленине; будущий торговец мебелью Михаил Шатров, пока еще драматург, кумир прогрессивного театра «Современник», чьи либеральные донельзя актеры упивались текстами героев его пьес Свердлова, Ленина и прочих «корифеев», которых скоро предали остракизму и презрению, оплевав их вместе с драматургом; непонятно за что вознесенный до небес весьма посредственный режиссер Марк Захаров и другие культурные большевики. Наблюдая за подобными безобразиями с щемящей душу тоской и предчувствием обвальной катастрофы, ни на минуту не обманулся я фарсом, хитренько срежиссированным Горбачевым и бездарно разыгранным Ельциным у стен Белого дома и американского посольства в августе 1991 года. Увидев сразу после окончания позорного балагана разгоряченных его участников, записавших себя в передовые ряды культурной элиты, в концертной студии «Останкино», где делились портфели и имущество, принадлежавшее народу, окрестил я ту эйфорию «пиром победителей». Егор Яковлев, будущий соловей НТВ Киселев, Любимов, Молчанов и прочие баловни судьбы меньше всего думали о сохранении культурного наследия, о великих традициях, заложенных на протяжении столетий отечественными подвижниками, корифеями литературы, музыки, театра и изобразительного искусства, сладостно предчувствуя возможность ненаказуемого хапка. В тот же вечер случайно оказался я на пышном ресторанном банкете, где один из посетителей моего «бункера», не заметив неугодного свидетеля, истерически восклицал: «Ура! Мы победили! Теперь наш черед пользоваться благами жизни!»
С любимым Валентином Распутиным
Восторги победителей нашли свое материальное подтверждение незамедлительно. Все газеты, все телевизионные каналы и радиостанции, купленные Березовским, Гусинским и иже с ними, были предоставлены в распоряжение разношерстной армии славильщиков ельцинского режима. Зажав рот всем, кто пытался образумить подразгулявшихся выскочек, вершили «образованцы» совсем далекие от богоугодных дела, поливая грязью любого более или менее порядочного человека, будь то известный ученый с мировым именем, честный государственный деятель, классик отечественной литературы, театра, музыки или кинематографа. Напрасно было взывать к совести оголтелых, чаще всего бездарных делегатов позорного съезда кинематографистов, потешавшихся над Бондарчуком, Кулиджановым, а заодно над Ростоцким, Чухраем и Хуциевым, которые не разделяли их кухонного глумления над учителями и коллегами, чьего мизинца не стоили эти детишки благополучных родителей, верой и правдой служивших ненавистным им коммунякам. Да они и сейчас продолжают брызгать ядовитой слюной, вспоминая тех, кто дал им возможность учиться, работать и совсем не плохо кушать. Получив вожделенную свободу, не создали горлопаны ничего и отдаленно напоминающего «Судьбу человека», «Летят журавли» или «Балладу о солдате». Копаются они, словно навозные мухи, в постельном белье Бунина, оскверняют память великих русских балерин или уродуют классическое наследие Толстого, стараясь перевести шедевры на язык комиксов, понятный безграмотным демократам и хозяевам наворованных у народа богатств, для приличия обозванным олигархами.
* * *
Работая вместе с известным скульптором В. М. Клыковым над созданием Международного фонда славянской культуры и письменности, присоветовал я тогдашнему своему другу постараться получить прекрасный дворянский особняк XIX века в Черниговском переулке для размещения в нем столь нужной и благородной организации. Шустрые художники-реформаторы с помощью самых высоких одемокраченных инстанций сумели тем временем заполучить бумаги на владение приглянувшимся нам дворцом, где они собирались разместить некое подобие центра современного искусства. Там наверняка нашли бы приют будущие «мастера» рубить иконы в Манеже, оголтелые поругатели православия с «сахаровской» выставки «Осторожно, религия!», человеко-собаки, посадившие кур гадить на чучело Льва Толстого, экскрементаторы и гениталисты чудовищных нынешних швыдковских биеннале. Предчувствуя такое развитие событий, попросил я Ф. Д. Поленова, возглавлявшего Комитет по культуре Верховного Совета РФ, устроить нам с Клыковым встречу у Хасбулатова. К его чести, последний отнесся к обоснованным пожеланиям сочувственно и по-деловому. Не послушал он зашедшего в кабинет одного из активнейших ельцинских приспешников, нынешнего руководителя самоназначенной российской интеллигенции, г-на Филатова. Не стесняясь нашим присутствием, намекнул тот Хасбулатову на связь Клыкова с патриотической оппозицией и мой «красно-коричневый окрас». Будучи незнакомым с ловким придворным, поинтересовался я у него, не является ли он последователем розенберговского расового учения. Удивительно, но мы тогда вышли из этой схватки с «демократом» победителями. До октября 1993-го оставался целый год и филатовы побаивались еще неблагоприятного для них поворота политического кормила.
* * *
Расстрел среди бела дня, на глазах поразительно равнодушных гостей и жителей столицы Белого дома, безжалостно проведенный бандой Ельцина, не погнушавшегося услугами продажных снайперов-бейтаровцев, стрелявших в стариков и детей, стал апогеем катастрофы, обрушившейся на Россию. Мне абсолютно безразличны судьбы Руцкого, Хасбулатова и всех, кто привел Ельцина к власти, не поделив потом ее с ним. Десятки сотен погибших в этом проклятом месте, среди которых было так много прекрасных молодых людей, призывают нас всегда помнить, кто принес меч в родной дом, и не забывать имена образованных, увенчанных академическими титулами, званиями «народных артистов», лауреатов Ленинских
