стали ватными, и голос пропал – не получалось даже послать его внятно куда-нибудь далеко и надолго.
Ну с чего бы ему являться? Столько лет прошло, она и думать о нем перестала! Перегорела, умерла и заново родилась, и эту новую жизнь уже почти прожила, сколько там той жизни осталось. Нет, недаром он ей начал сниться в последнее время!
Из комнаты в коридор выплыла Ксюня, волоча по полу пузо. Нет, не пузо – пузано грандиозо! После двух лет затишья Ксюня надумала тряхнуть стариной и пережить еще раз счастливые мгновенья материнства. Штук шесть там будет, не меньше.
Ксюня, словно беспозвоночное животное, вытекла в дверную щель и стала тереться о Толикову брючину, вставая дыбки, как лев на найденной Милой пряжке. Она ни к одному мужику так не ласкалась, мерзавка: ни к изредка приезжавшему в гости Игорю Николаевичу, ни к зачастившему в последнее время, якобы к Люсе на огонек, Бурлакову, окучивавшему в то время Лиду. Даже навещавшему ее по большим праздникам сыну не демонстрировала Ксюня теплых чувств, а тут – на тебе! Толика она и не знала вовсе, в Люсином доме появилась уже после его ухода. Предательница!
– Люся, – сказал Толик, – я медленно умираю, день за днем. Я без тебя не могу.
Это было похоже на правду: выглядел он ужасно, почерневший какой-то, скукоженный. Люся почувствовала укол в сердце. Ей хотелось задать ему много вопросов, к примеру: это столько лет тебе понадобилось, чтобы понять, что ты без меня не можешь? Или: а где ты был, когда я умирала без тебя? Но голос все никак не появлялся, и она просто выпустила из руки дверную ручку. Дверь распахнулась.
О чем там они говорили, когда голос, наконец, к ней вернулся, к чему пришли, Люся потом рассказывала очень скупо, всем своим видом говоря: не лезьте вы ко мне в душу, я и так знаю все сама, и знаю все, что вы мне сейчас скажете! Они и не лезли. Толик перенес вещи к Люсе. В свой прежний старый дом.
– Вот и потеряли мы с тобой подругу, – вздыхала Мила.
– Ну что ты мелешь, пьяное полено, – грубо пресекала Зоя. – Почему это мы ее потеряли? Так и будем дружить. Ну разве что встречаться будем реже.
– По кочану! – отвечала и Мила грубо. – Как будто не понимаешь! Она теперь своего Толика будет выхаживать. Ей его Нина как эстафетную палочку передала.
– Да он сам передался! Теперь Нине предстоит пережить то, что пережила Люся.
– А по грехам и муки! Будет знать, как чужих мужей отбивать. Принцип бумеранга!
А Зое и эту Нину было почему-то жалко.
– Но ведь она его тоже любила. Что ж тут поделаешь!
А Люся с суеверным ужасом говорила:
– Девочки, представляете, а мышка-то ушла! В первую же ночь, как он вернулся, замолчала. Я еще несколько дней не разбирала свой арсенал – нет, не появилась!
– А лунный камень?
– На полку поставила, на прежнее место.
* * *
И вот они сидели впятером у костра: Зоя Васильевна, Людмила Ивановна, Акылбай, Хромосов и Шпигалев. Шпигалев рассказывал:
– Я, когда пришел в себя, а меня в скорую заталкивают, – увидел в толпе Акылбая. Подумал: глюки. Что ему тут делать? А потом чем больше думал, тем больше убеждался: нет, я точно его видел, совершенно четко.
Когда шкатулку в артюховском музее увидел, сразу понял: обманка. Но монеты-то настоящие! И в кремле – такие же, только золотые. Кто-то в игру играет, а смысл игры в чём? Во всяком случае, одно совершенно ясно: вокруг нашей экспедиции возня идет!
В тот день, когда там монеты нашли, я в кремль к ребятам Влада Павленкова посылал. Первая мысль – он замешан! Потом – Акылбай в толпе.
Но кто меня шарахнул и шкатулку упер? Мне срочно надо было в степь, задать пару вопросов, в глаза им посмотреть. А в лагере ребята сказали, что Влад, словно угорелый, в центр умчался, что-то с его девушкой. Я – следом. В Артюховске Никита ждет шкатулку, я же обещал не подвести, там уже и телевидение пронюхало.
Но сначала заскочил к Акылбаю: в чем дело, говорю, дружище? А он дар речи потерял, бедняга, – подмигнул шаману Шпигалев, – стал расспрашивать, как он выглядел. Я понял, что-то не то.
Потом к Владу ехал – всё речь готовил. А когда он открыл дверь, все слова из головы вылетели. Прямо по Высоцкому ему: ты ж ел с ладони у меня!
– А он?
– Он? Ну… Тоже по Высоцкому: трясется весь. Рассказал всё. Девушка его рожать надумала. И, как у вас, баб, принято, без подготовки поставила перед фактом.
«Бабы» поперхнулись, возмущенные некорректным обобщением.
– Он сначала взъерепенился, потом свыкся с этой мыслью, а Алиса начала в воспитательных целях его гнобить: типа, гуляй, Вася, нам с сыном от тебя ничего не надо!
– С сыном?
– Мальчик будет. Рад до смерти! А тут – в криминал вляпался. Решил, что Алиса узнает – и знаться с ним не захочет, она где-то в «секретке» работает. И эти уроды, конечно, прессовали, убить грозились, отслеживали. «Убьют, говорит, – пацаненок и отца не узнает. А если не убьют, узнает, что отец – вор. Хоть я и не вор, а всего лишь трус».
В общем, поехали в полицию, написали заявление.
– И что с ним теперь?
– Заявление в ЗАГС подали. Ну, наверное, какое-то наказание все-таки положено. Пособничество или укрывательство – не знаю, как там это квалифицируется. Хотя, с учетом, что он об остальных-то черных делах и знать ничего не знал, да с повинной явился… Думаю, ничего особенного ему не грозит.
– А дальше – что? Тоже по Высоцкому? «Я зла не помню, я опять его возьму»?
– Естественно! Для меня он остался прежним Владом. Кто может про себя сказать со всей уверенностью, как он поведет себя в определенной ситуации? И разве найдется в мире хоть один человек без греха?
– И Акылбаю вы сразу поверили?
Шпигалев взглянул на шамана, усмехнулся:
– Для того, чтобы понять человека, не всегда требуется большой срок. Мне было достаточно того срока, что я его знал. К тому же, он – давнишний друг Димки, Дмитрия Юрьевича, то есть. Это он же и пригласил Акылбая в наши края на жительство. И потом… Акылбай, расскажи сам, у тебя это лучше получится.
И Шпигалев взглянул на шамана, передавая эстафету рассказчика: алаверды!
– Да что рассказывать? – усмехнулся шаман. Просто сила любого человека находится у него не в руках, не в мускулах,
