Они предавались любви жарко, ненасытно, пребывая в неземном наслаждении от ласк, и полностью раскрепостились, изгнав все мысли, отдаваясь лишь зову страсти. На следующий день они не задумывались над тем, что между ними произошло, не затрагивали эту тему, будто считали это частью отдыха. Они не отнеслись к этому серьезно, словно это был сон — чудесный сон, которого они так давно ждали. И этот «сон» наступал не только каждую ночь, но случался и среди дня. Они вдруг начинали искать друг друга взглядами, ничего не говоря, схватившись за руки, спешили в прохладу гостиничного номера, где, едва переступив порог, начинали срывать с себя то немногое, что было на них. Эта сказка продолжалась до последнего вечера, точнее ночи.
Теперь, когда Иванна, не выдав своего присутствия, подслушала разговор, она серьезно задумалась. Девушка поняла, что, зная многое об Антоне, она, оказывается, не знает его совсем. Ей вдруг вспомнилась телевизионная передача о серийном убийце Чикатило. Тогда ее поразило то, что близкие ему люди — жена, соседи, сослуживцы, — рассказывая о нем, все как один утверждали, что ничего особенного в его поведении не замечали, и отзывались о нем положительно. Этот маньяк соединял в себе две личности — один человек в нем ничем не отличался от окружающих, а другой выходил на охоту в лесополосу, чтобы дать выход темным силам, совершал убийства с особой жестокостью ради удовольствия, играя сам с собой в детскую игру, в «партизаны»… в игру со страшным результатом. Он выслеживал жертву, во время разговора входил в доверие и, наконец, «брал языка». Пытками заставлял открыть «военную тайну» и тут же вершил «суд», изощряясь в жестокости, идя на поводу у больной фантазии. Но был ли он болен? Нет, просто он дал волю фантазии и инстинктам. Ведь психиатрическая экспертиза подтвердила, что Чикатило вменяем. Для него было главным не просто убить, а воплотить в реальность свои фантазии, доказать себе свою исключительность.
Антон прошел через ужасы афганской войны, что само по себе должно было неблагоприятно подействовать на психику. Но, кроме того, с его слов, им вводили какое-то вещество, от которого повышались агрессивность, выносливость, нечувствительность к боли, исчезало стремление к самосохранению. Как-то он признался, что его часто одолевают ночные кошмары, они находят отображение в его картинах, таких, как подаренная ей. Кошмары, очень похожие на явь, проснувшись после которых он не сразу понимал, что это был лишь сон.
Возможно, все это, да еще перенесенные контузии, могло как-то повлиять на его психику, вызвать из подсознания нечто такое…
И еще ее беспокоила история с отцом Антона — тот, в конечном итоге, стал убийцей, чем оправдал опасения односельчан… Неужели в этих древних предсказаниях, предрассудках, есть рациональное зерно?
Ей не хотелось верить в это, но и так открываться человеку, в котором полностью не разобралась, тоже не могла. Ее мучили сомнения: с одной стороны, она хотела немедленно разорвать какие-либо отношения с этим мужчиной, с Другой — понимала, что раз он ей не безразличен, надо разобраться в нем окончательно… А еще ее мучила мысль, что она уже не сможет так просто с ним порвать — он вошел в ее жизнь настолько глубоко, что это будет равносильно потери части своего «я».
«Мне надо разобраться в себе, в нем и не делать поспешных выводов», — наконец решила она.
Антона встретила на выходе из гостиничного лифта — у него был безумный взгляд, искаженные яростью черты лица.
— Где ты была? — злость сквозила в его словах, являясь предвестником рвущегося наружу бешенства.
— У нас выяснение семейных отношений? — попробовала пошутить девушка.
— Как хочешь их называй, но ты должна мне ответить, где ты была? Ты была с НИМ? У него в номере?
— О ком ты говоришь? Я здесь, кроме тебя, никого не знаю!
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю — о «молочном человеке»!
Тут Иванна вспомнила, как утром, за завтраком, на нее таращился молодой человек, и Антон, заметив это, шутливо прилепил ему прозвище «молочный человек» за бледную кожу, резко бросающуюся в глаза на фоне загоревших отдыхающих. А она пошутила, что в его бледности есть что-то аристократическое, волнующее, притягательное для женщин. Антон съязвил, что «бледная синева общипанной курицы в самом деле притягательна», И они вдвоем посмеялись шутке. Потом она заметила его на пляже — он прятался в тени, и, кажется, был в баре, когда они встретили Топоркова.
— Давай в номере обо всем поговорим — не будем устраивать спектакль для других, на нас уже обращают внимание.
Антон только кивнул, не в силах ответить — переполнявшая его ярость могла вырваться в любую секунду. Они поднялись на лифте и вошли в номер.
— И как он тебе — как мужчина?!
— Прекрати со мной разговаривать в таком тоне — ты на это не имеешь никаких прав! Давай мы спокойно пого…
— Я не имею прав?! — взорвался Антон, повалил Иван-ну на кровать, раздирая, рвя в клочья ее одежду, белье.
Она попыталась применить неоднократно проверенный в подобных случаях прием — схватила его за волосы, но он был невосприимчив к боли. Он грубо овладевал ею, оставляя на обнаженном теле синяки и засосы, называя ее чужим именем — Фатима. Наконец он успокоился и заснул.
Иванна встала с постели, пошла в ванную, закрылась изнутри, приняла душ и просидела там до утра. То и дело слезы душили ее. Она не могла забыть выражение его лица во время всего этого — его нельзя было назвать человеческим. В этом она видела подтверждение своих догадок.
Ранним утром, сквозь дремоту, она услышала, как Антон встал, весело крикнул:
— На зарядку, на зарядку становись! — и тут же осекся, чертыхнулся и испуганно спросил: — Что здесь произошло? Иванна, ты где?
Девушка обмоталась полотенцем и вышла из ванной.
— Милый, воспитанный мальчик Антоша! Ты не помнишь, как вчера изнасиловал тетю и порвал ее платье? ТЫ не знал, что так делать нельзя? За это останешься без сладкого на целый день! — с издевкой произнесла Иванна, наблюдая за испуганным мужчиной, держащим в руках истерзанное платье.
Правду говоря, ей хотелось вцепиться ногтями в его лицо, которое недавно ей так нравилось, и исцарапать до крови.
— Иванна, неужели это я… — Он не закончил фразу и побледнел.
— Нет, дед Пихто. И это тоже он! — Она приспустила полотенце, показала синяки и засосы.
— Я ничего не помню! — простонал Антон.
— А я, к несчастью, все помню! Устроил безобразную сцену внизу, приревновал меня к «молочному человеку»…
— Кто это — «молочный человек»?
— Ты уже и этого не помнишь? А за завтраком вчера…
— Припоминаю, но почему…
— Я тоже хочу знать — ПОЧЕМУ?
Иванна гневно, в красках описала вчерашний вечер, как ожидала его на берегу моря, случайно услышала их разговор, вернулась в гостиницу и…
— Я помню все лишь до того момента, как вернулся в гостиницу и увидел, что тебя нет в номере. Остальное…
