школой поэтов. В Ширазе только что произошла смена власти – приближение завоевателя подталкивало правителей и их окружение к необдуманным шагам и авантюрам. Интриги и заговоры охватили древний город. Шираз лихорадило. А от вестей, прилетевших из Исфахана, и совсем становилось плохо.
Тимур остановился по всем правилам недалеко от города, в местности Тахти Карача, разбил шатры и стал поджидать послов – лучших людей города. И они не заставили себя ждать. Пришли к нему толпой и поклонились, принесли богатые подарки. Но, конечно, самым дорогим подарком был сам Шираз. Глядя на их подобострастные поклоны, Тимур думал: а были ли бы старейшины города так учтивы с ним, если бы не десятки башен из голов в Исфахане? И давал ответ самому себе: нет! Шираз ощетинился бы катапультами и копьями воинов, и ему пришлось бы пролить много крови – и своих солдат, и персов, прежде чем он бы вошел в этот город. И вновь была бы резня, и стоны, и плач, и кровь лилась бы по улицам прекрасного и богатейшего Шираза, воспетого персидскими поэтами, о котором он, Тимур, слышал столько прекрасных легенд! Вот она, воля Аллаха: Исфахан спас Шираз! Да будет так.
Тут ему кто-то и сказал:
– Государь, у нас в Ширазе есть бродячий поэт Хафиз! Нищий гений! – Это было произнесено с едкой насмешкой. – А у него есть стих про Самарканд, и весьма оскорбительный!
– Что такое? – нахмурился Тимур. – Прочитайте!
И ему с величайшим почтением прочитали:
– «Когда красавицу Шираза своим кумиром изберу, за родинку ее отдам я и Самарканд, и Бухару!»
– Каков негодяй, – покачал головой Тимур. – Завтра я въеду в город и хочу видеть этого подлеца.
Он подарил халаты и пояса лучшим людям города и пояса и отпустил их домой. На следующий день Тимур въехал в главные ворота Шираза. Его встречали как покорителя, хозяина, встречали по-рабски. Низко кланяясь. Прием завоевателю понравился. Но слова поэта не выходили у Тимура из головы.
И когда он въехал на главную рыночную площадь города, то приказал:
– Привести ко мне бродячего поэта Хафиза!
И скоро к нему притащили уже немолодого стихотворца в мятом халате и тюрбане. Глаза его были печальны и веселы одновременно. А сейчас еще и напуганы. Козлиная борода с проседью торчала вперед, и поэт то и дело нервно теребил ее.
– Ты тот самый поэт Хафиз? – грозно спросил Тимур. – Который любит родинки на телах персидских шлюх?
Полководцы и бахадуры государя посмеивались над бедным поэтом. Что сейчас прикажет сделать с ним их господин? Отсечь голову, снять шкуру живьем? Просто высечь и отпустить?
– О да, мой повелитель! – воскликнул поэт и поклонился. – Я тот самый Хафиз Ширази! Но полное мое имя Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази![25]
– Длинное имя, даже у меня такого нет, – заметил Тимур.
– На все воля Аллаха, государь, – ответил поэт.
– Не заговаривай мне зубы! – рявкнул Тимур. – Говори, как же ты посмел, бродяга, так отозваться о моей столице? Я вложил в Самарканд всю свою душу! Тысячи лучших ремесленников мира устремляли его мечети и дворцы к небу! А ты готов отдать мой Самарканд за родинку на теле публичной девки?!
Хафиз оглянулся по сторонам, вздохнул.
– Увы, государь! – горестно ответил он. – Но я таков! Видишь, – он показал на свой старый потрепанный наряд, – до чего довела меня моя щедрость?
Тимур оглядел его с головы до ног, подумал и неожиданно расхохотался. За ними стали смеяться и его вельможи. И вся рыночная площадь, которая до этого буквально затаила дыхание, ожидая суда государя.
– Да, теперь я вижу все! – кивнул Тимур. – Ты настоящий поэт! Дайте ему новый халат и тюрбан! И накормите и напоите поэта! Я уверен, что он, как и любой перс, любит вино!
И сказав это, завоеватель поехал дальше по улицам города.
Шираз был покорен легко и выжил. Пришлось раскошелиться, расстаться с богатствами, но куда деваться? Богатство – дело наживное, а вот жизнь – она одна!
Обойдя и завоевав весь Фарс, Тимур отдал хитрое распоряжение.
– Напишите победные донесения и разошлите их по всему Хорасану, да так напишите, чтобы Хорасан содрогнулся, – сурово подсказал государь.
И полетели письма по Хорасану, в которых секретари Тимура рассказывали о его подвигах, в том числе и о каждой резне в отдельности, и, разумеется, о страшных башнях. Перепуганные хорасанцы читали письма о несчастных исфаханцах, отдавших свои головы для построек этих башен, и дрожали в своих домах.
А полководец тем временем только выдвинулся с армией домой в Самарканд. Но едва он вышел из Шираза, как его перехватили гонцы. Это были лучшие бахадуры его сына Умаршаха. Они спрыгнули с лошадей, низко поклонились.
– Государь! – воскликнул старший. – Хан Тохтамыш вторгся в земли Мавераннахра! С ним огромное войско из Дашти Кипчака! К ним присоединились войска из Могулистана, государь! Они взяли в осаду Собран, а теперь нанесли поражение царевичу Умаршаху!
Эта новость была громом среди ясного неба. У Тимура от гнева горячая волна поднялась в груди.
– А что Умаршах, он жив? – спросил Тимур.
Судьба второго сына волновала его больше всего!
– Жив, государь, слава Аллаху, – поклонился гонец. – Но был час, когда все подумали, что его уже нет среди нас.
Верить не хотелось, но было ясно, что все это правда. Но она вновь и вновь не укладывалась в голове у правителя Мавераннахра. Потому что он придумал себе другую реальность, в которой он и Тохтамыш должны договориться, как всегда могут договориться отец и сын, что они в будущем – два хозяина мира! Но она, эта правда, менялась у него на глазах. Тимур инстинктивно оглянулся на Сайфа ад-Дина. Тот был мрачен, когда перехватил взгляд своего владыки и друга. Взгляд верного Сайфа ад-Дина словно говорил: «Я же тебя предупреждал, государь: сколько ни корми шакала – он будет смотреть в степь».
Глава вторая
Удар в спину
1
Пока грозный хозяин был в далеких землях, на его родной край напали. Пока лев искал добычу в зеленых и благодатных оазисах Ирана, степной волк подошел к его логову. Так поступали и всегда будут поступать коварные враги – нападать со спины. А Тохтамыш оказался именно таковым, вероломным и коварным, об этом и прежде говорило всё – и его отношение к благодетелю Тимуру, и полное и беспощадное разграбление Москвы, куда он вошел хитростью, и точно такое же разграбление Табриза, в стены которого, после гигантского выкупа, он влетел как ловкий и хитрый тать.
