поведала мне длинную историю о своей родственнице леди Жанны Катарины Вертело, умершей в 1781 году. Вероятно, это была та самая женщина, о которой ранее рассказывал мне мэр. Женщина, которая сошла с ума из-за смерти своего сына.
— Она была моей родственницей. Она была пратетей моего отца. Я никогда ее не знала.
Как я поняла, мадам приехала сюда не просто для того, чтобы купить замок, а для того, чтобы найти ответы на многие свои вопросы после смерти отца. Когда она была подростком и начала интересоваться историей семьи и особенно ветвью Кристиана, ее отец рассказал ей трагическую историю о его бездетной пратете Жанне Катарине Вертело, которая жила в замке.
Она очень интересовалась книгами, читала много библейской литературы, и, когда она поверила в Бога, Бог дал ей сына, которого сам же потом и отнял. Она стала представлять себя Марией Магдалиной, ощущала себя невестой Христовой, ей стали сниться сны и приходить разные видения. Позже она начала записывать их в книгу. Каждый, кто читал эту книгу, потом умирал. Своего сына она похоронила в не известном никому месте, но по преданиям именно там она и оставила такой рисунок.
Мадам закончила. Я спросила ее:
— Как вы думаете, что в этой могиле? Можем ли мы найти там книгу?
Мадам кивнула:
— А почему нет? Я больше чем уверена, что мы можем там найти могилу Жанны Катарины и ее сына, и книгу, которую она написала после того, как сошла с ума.
Потом я быстро сказала мадам, что нам пора идти, потому что наступало время господину священнику готовиться к мессе. Мы встали и пошли. Мадам заговорила о мэре.
— Мой брак не был счастливым, Мари. Филипп очень хотел детей, а я была слишком напугана и боялась участи Жанны Катарины. Да, я боялась, что мой ребенок погибнет, а я сойду с ума, поэтому я перечитала все книги, которые были у меня в библиотеке. Сказать по правде, это были даже не мои книги, а книги Жанны Катарины. Каким же счастьем было для меня повстречаться с тобой. Мне было интересно говорить с тобой, общаться с тобой, у тебя всегда было на все свое мнение, и ты очень искренна, Мари.
— Мне тоже, — сказала я. — Я тоже была рада.
— Правда, когда ты пришла в первый раз, я очень испугалась, а потом уже не могла представить себе дни без твоих посещений. Ну, потом мне пришлось уехать в Париж.
— Да, вы сказали, что вам нужно ухаживать за больной тетей.
— Ах, прости меня, Мари, тетя умерла много лет назад.
— Дорогая мадам, — сказала я сквозь слезы, — я доставила вам столько боли, простите меня.
— Ну ты же не знала, Мари, я тебя не виню. А потом еще и Филипп. Сколько ошибок я наделала, — сказала мадам расстроенно. — Мне придется снова уехать в Париж, не хочу, чтобы меня видели. — Какое-то время мы шли молча. Потом мадам сказала: — Перед отъездом я хочу сделать тебе подарок. Все книги, которые есть в моей библиотеке, они твои, Мари. Ты заслужила их.
— Но я не могу принять такой дорогой подарок, и мне негде их хранить. Мадам ответила:
— Господин священник сможет построить библиотеку для тебя.
Ершалаим[25]
Это был город, о котором можно было петь; название, от которого во рту появлялся вкус лакомства. Его название звучало волшебной музыкой для слуха. «Ершалаим, да пребудет мир в твоих стенах, да будет покой под твоими башнями!»
Каждый год Мириам отправлялась сюда в паломничество во время Пейсах[26]. Они шли всю неделю — ее отец и дяди, ее бабушка, мама и сестры, — останавливались на ночь на постоялых дворах или в домах, где радушно принимали путников. Вид города постепенно менялся, потому как они приближались к нему: из маленького пригорода, лежащего в ложбине, образованной горами, он постепенно вставал перед ними в виде сияющей крепости с мраморными дворцами и величественным храмом, который возвышался над ними, пока они поднимались вверх по дороге, ведущей к воротам. Ворота, казалось, парили над ее головой, как будто бы открывали путь к святости, если только она сможет удержать свой взгляд и постоянно смотреть вверх. Но, как только она перевела взгляд, то увидела множество людей: увечные, безногие, сидящие на циновках, сплетенных из тростника, покрытых грязью и пылью. Заметила слепых с протянутыми руками, изнуренных женщин, держащих на руках истощенных детей, детей постарше с впавшими животами, которые апатично сидели прямо в пыли на дороге. Она вспомнила, как однажды попросила свою мать, чтобы та дала ей монетку, чтобы подать нищему. Но когда обернулась к толпе, та пришла в движение, нищие стали тянуться к ней, поползли, заковыляли и превратились все вместе в подобие клубка змей, которые только ждали, чтобы накинуться на добычу. В страхе она побежала назад к матери, зарылась лицом в подоле ее платья, все еще сжимая монетку в руке.
Помимо прочего, здесь еще были и тошнотворные запахи: удушливый дым исходил от постоянно горящих костров Гегинном[27], где, как говорят, в древние времена совершали человеческие жертвоприношения, теперь это место превратилось в свалку. Нестерпимый запах стоял на рыночных площадях, где козы, свиньи, овцы, коровы жалобно мычали, визжали, блеяли и ревели. То же самое творилось и у Овечьих ворот, куда люди приводили свой скот, для того чтобы принести его в жертву. В дни подготовки к главному празднику сверху от Храма вниз по улицам ручьями текла кровь жертвенных животных и сваливалась требуха, все это окрашивало улицы в красный цвет. В тот день от Храма исходили запахи тлеющих внутренностей и ладана, а из каждого дома доносился запах жареного барашка, приправленного майораном и тимьяном.
Ершалаим был городом, где она впервые увидела римских легионеров, которые ехали верхом на лошадях, на них были блестящие доспехи и красные плащи, странные нелепые шлемы, украшенные плюмажами из перьев. И именно в Ершалаиме она впервые увидела, как преступники несут по улицам на своих плечах тяжелые деревянные кресты, как их подгоняют солдаты, когда они совершают свой последний путь вверх к ужасной горе Голгофе — месте, усыпанном черепами.
Это было место, где совершались смертные казни. Дети в Ершалаиме играли в казни и приказывали своим врагам в игре развести руки в стороны, угрожая, что прибьют к кресту. Некоторые даже хвастались, что сами были там, на горе, и видели тела казненных. Мириам никогда не видела этого, ее родители запрещали ей гулять в той части города, которая лежала сразу же
