сбрасывала груз забот, убаюканная рассказами Луи о седых морозах, застывших озерах, трудностях, лишениях, о сладком чае из большого самовара. Невообразимая роскошь золотых залов, темно-зеленые шелка, блеск драгоценностей — когда счастье Луи взлетело высоко в небеса, и мгновенное падение — арест, обвинение в шпионаже — когда испортились отношения России и Франции.
Это был блестящий вечер, рассказывал он. Бальные залы наполнялись светом, люстры переливались тысячами огоньков. Луи разговаривал с прекрасной Таней Курочкиной, внезапно к ним тяжелым шагом подошли два солдата и что-то шепнули женщине на ухо. Она ничего не ответила, просто отвернулась от Луи, так же как и всё его друзья и знакомые на балу.
Эти двое встали по обе стороны от Луи, объявили его французским шпионом и вывели так грубо, что у него по временам ноги от земли отрывались. Их никто не останавливал. Ему не дали даже взять новую волчью шубу — а погода стояла такая, что сосульки повисали на ресницах. Его затолкали в зарешеченную карету, стукнули рукоятью сабли по засову и повезли.
Когда глаза привыкли к постоянной темноте, а вонь человеческих выделений стала жечь ноздри, только тогда его залихорадило. Голая каменная клетка, куда его бросили, кишела тараканами. Окон не было, и он совершенно потерял ощущение дня и ночи.
Луи привык ждать момента, когда откроется кормушка и в нее просунут плоскую миску серой баланды. Он пытался продлить эти моменты человеческого контакта, додумать какие-то несуществующие отношения. Тараканов он превратил в друзей, назвав их именами. Он описал одного, черного и блестящего, всегда занятого, храбро прокладывающего дорожки к капелькам баланды, которые Луи для них экономил. Этот назывался Бабушетта. Неуклюжий рыжий, отстававший от этого, был сам Луи. Упрямый, всегда идущий в другую сторону — Франсуа. И даже Моэт был здесь представлен — самый большой и блестящий, расталкивающий других, чтобы первым добраться до еды.
Луи пытался общаться с охраной, писал стражникам записки застывшей баландой. Спасибо, великолепно. Здравствуйте. Делился наблюдениями: Новая шляпа? Сбрили усы? Влюблены? Она красивая?
Постоянный тюремщик был молодой паренек, совсем мальчишка. Сперва он нервничал, будто Луи мог его укусить. Потом стал держаться свободнее и даже улыбаться. Ради этой улыбки Луи и жил. Она стала лучами солнца, ложащимися на лицо, дождем, едой, восходом и закатом, звездами. Он потерял счет времени. Один Бог знает, сколько это было месяцев или лет.
И когда он полностью утратил ощущение времени, вместе с охранником явилась Тереза Тальен, и Луи оторопел. Она лучилась здоровьем, а у стражника сияли глаза, когда она обращала на него внимание. Открылась кормушка — и там стояла Тереза, щуря стальные глаза и держа свечу, чтобы осветить камеру.
«Вот ты где. Прячешься от меня в этой жалкой дыре».
Она кивнула молодому охраннику — и дверь распахнулась. Мальчик был счастлив покорно выполнять волю Терезы, участвовать в ее планах.
Луи не шевельнулся.
«Мы должны немедленно уходить. — Она протянула руку. — Держи, милый. Мы уйдем отсюда вместе. Давай быстрее».
Луи повернулся попрощаться с тараканами, и Тереза понимающе кивнула:
«Твои друзья? Понятно. Я в таком месте ждала смерти. Пойдем отсюда».
Она отвезла Луи в какую-то гостиницу всего в одном перегоне от Санкт-Петербурга, устроила там, вручила кошелек с монетами и уехала. У нее на каждом пальце сияло кольцо с драгоценным камнем.
«Остаться я не могу, дорогой. В следующий раз лучше смотри, с кем водишься», — сказала она перед отъездом.
Николь закрыла глаза, скрывая облегчение. Блистательная, невероятная Тереза освободила его.
— Ты явно вынес больше, чем рассказываешь, Луи. Ты храбрец.
Он посмотрел на нее — ей в глаза, глубже глаз, ей в душу — и буркнул:
— Я просто везучий.
Она налила себе и ему бренди и разворошила поленья в очаге. Его щеки уже не казались такими запавшими и покрылись румянцем.
«Спасибо счастливой комете, — подумала Николь. — На это уйдет время, но он оправится полностью».
— Все эти годы в тюрьме я думал о тебе. Твой груз погиб почти весь, дело развалилось. Как мы ни старались, Бабушетта, а заработали только камеру с тараканами.
Николь кивнула — тяжелые времена для них для всех. Почему Тереза ей не написала, не рассказала, что Луи в безопасности? А может, и написала, но письмо пропало, или же подруга не хотела рисковать и доверять бумаге рассказ о том, как она с помощью своих связей освободила «французского шпиона». Для Терезы умение заметать следы — дело жизни и смерти, и она всегда оказывается на стороне победителя.
Луи приходил в себя в той гостинице, где оставила его Тереза. Зима была так сурова, что надо было ждать весенней оттепели, а до того даже не думать об отъезде. Он сблизился с семьей, содержавшей гостиницу. Отец семейства имел немецкие корни, каки Луи. Тереза удачно выбрала для него убежище: старый трактирщик сочувствовал своему соплеменнику больше, чем любой другой на его месте. Постепенно поправляясь, Луи начал собирать яйца в курятнике, делать мелкий ремонт, болтать долгими зимними вечерами под булькающий самовар, за свое проживание расплачиваясь ручным трудом. Он понимал, что здесь задерживаться не стоит, но боялся вновь пускаться в неизвестность. Немногие проезжие, что останавливались в гостинице, французов не любили, кошелек с монетами, подаренный Терезой, давно кончился, и у Луи не было ни франка.
— Ты должен был послать ко мне за деньгами. Я бы никогда тебя не оставила на мели…
— Как же я мог просить у тебя денег, когда тебе самой их так не хватало? И я уже не был твоим коммивояжером. Кроме того, — он сел прямее, — у меня в той тюрьме хватало времени на раздумья. Я хотел вернуться к тебе как равный.
Наконец с весенней оттепелью он покинул гостиницу, тайком удрав на хозяйской лошади. Он решил, что заплатит за нее своим спасителям в лучшие времена.
Увидев порт Кенигсберга и голландский фрегат, готовый отплыть, Луи единственный раз за свою взрослую жизнь заплакал. Для оплаты проезда он нанялся коком и впервые после того петербургского бала отведал шампанского при свечах. Налил себе наперсток и отрезал ломтик фуа-гра: вкус был небесный. Корабль рассекал пену, соль брызгала на пальцы, и Луи спешил домой. Когда показались наконец огни Реймса, он совершенно обессилел и свалился в первом же сарае, который ему удалось найти. Тогда-то и случилось два чуда. Первое — комета, а второе — Николь, которая приехала в этот же сарай и плюхнулась на землю смотреть на звезды. Луи, лежащий в горячке, подумал, что бредит.
Он переменился. В его улыбке исчезла былая
