Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
исключения.
Через несколько дней она в текстовом сообщении пишет, что вот в сорок первом он бы постучал к ней в дверь в кожаных сапогах, и он отвечает, что невинных людей точно не смог бы убивать. Ей кажется, что это не соответствует его собственным словам на той прогулке у озера в мирный солнечный день, но когда она ему отвечает, чтобы уточнить, каких тогда людей, он так уверен, что стал бы убивать, ответа она не получает, и ее сообщение висит в чистилище WhatsApp, помеченное всего одной серой галочкой, потому что Немецкий Боксер любит выключать телефон, когда ощущает, что он ему не нужен. Потом, когда они ужинают вместе в вегетарианском ресторане в Митте, он говорит, что, разумеется, не смог бы приходить за людьми к ним домой, депортировать или казнить их. За кого она его принимает? Когда он сказал, что смог бы убивать людей, он имел в виду в бою — он уверен, что его направили бы в Ваффен-СС и послали бы на фронт. Ей не хватает духа спросить, почему он так уверен, что его не послали бы в гестапо, или в общие СС, которые занимались проведением в жизнь расовой политики нацистов, или даже в подразделения «Мертвая голова», которые занимались концлагерями и лагерями уничтожения.
Они сидят молча и ждут, пока принесут заказанные ими клецки. Через несколько мгновений Немецкий Боксер говорит, что, может, он и ошибается. В конце концов, говорит он, у его деда вечно были неприятности от нацистов, потому что он разрешал цыганам жить на своей земле, прадеда убили в ходе программы Т-4, а отец был из тех людей, которые отказываются следовать за любыми вождями. Наверное, он все-таки не стал бы нацистом — будем надеяться, что не стал бы, говорит он. Она кивает. На самом деле она согласна, что эта беседа бессмысленна, потому что, каким бы человеком он сейчас ни был, в прошлом он был бы кем-то другим, его бы формировали другие силы, а человека, которым он стал бы тогда, сейчас не существует.
Хотя, конечно, она продолжает обо всем этом думать.
2
Познакомил их общий друг в Нью-Йорке, и они по имейлу договорились поужинать следующим вечером. Он попросил назначить встречу попозже, потому что днем у него боксерский матч. А где он боксирует, спросила она, ей было бы интересно посмотреть. Она вообще-то никогда не видела боксерских матчей, даже по телевизору — от жестокости и крови ее начинало мутить. Он написал, что после матча она вряд ли захочет иметь с ним дело, потому что боксирует он в клубе, где никто душ не принимает, но если она ему все еще будет нравиться после завтрашней встречи, он отведет ее в клуб и они побоксируют. А до тех пор он оставит клуб в секрете. «Там никто меня не знает, не знает, чем я занимаюсь, что я думаю и чего хочу», — написал он. Она перечитала его имейл три раза, потом ответила, что ему придется быть поосторожнее, потому что она смертельно опасна. Она не знала, почему так написала. Может, из-за высокомерия в его словах, скрытого вызова: «Если ты мне все еще будешь нравиться». Из-за гордости, которую пробудили в ней эти слова, хотя она знала, что он пишет на неродном ему языке и вряд ли владеет в нем всеми нюансами, как в немецком, и еще потому, что ей хотелось дать ему понять, что она обладает — и всегда обладала — определенной властью над мужчинами. Или она просто хотела показать, что взрывная сторона натуры есть и у нее, что между ними тут равновесие, а может, даже и не равновесие — если рассматривать способность взрываться как разновидность силы, то перевес, возможно, будет на ее стороне. Может, это было позерством, а может, и не было.
«У меня часто ломаются ребра, — написал он в ответ. — Пожалуйста, будь осторожнее, когда соберешься меня уничтожать». Иными словами, он точно знал, что с ней делать. Поймал ее, закружил и близко притянул; он знал, как с ней себя вести, знал, что сочетание силы и уязвимости в мужчине производит сильное впечатление на определенный тип женщин, к которому она, похоже, относится. И действительно, после этого краткого разговора она решила, что приведет его домой и переспит с ним.
Когда она приехала в ресторан, он уже был на месте, точно как немецкие поезда: всегда уже на месте и ждут тебя, когда приходишь на станцию. Его размеры производили впечатление. Такого нельзя не заметить — он был на голову, а может, и на две выше всех окружающих. Если бы ее кто-то спросил в тот момент — например, официант, проходивший мимо с высоко поднятым подносом, — нравится ли ей чувствовать себя маленькой рядом с мужчиной, она бы сказала, что да. Но с оговоркой! Маленькой, но сильной духом. Иными словами, ей бы хотелось, чтобы он был волком в овечьей шкуре, пока она не разрешит ему скинуть эту шкуру и стать волком, и тогда уж чистейшим волком, без малейшего следа овцы, на все то время, пока они будут трахаться у нее в постели, а потом пусть снова станет человеком, которому ни за что не придет в голову схватить ее за горло, если он чего-то от нее захочет. Можно ли на такое рассчитывать? А, и еще один момент: иногда ему следовало взрывать ее мозг очень медленно и нежно.
Он протянул ей стебелек крошечных бледно-лиловых цветов. Она подумала, что он сорвал их по дороге, но потом выяснилось, что он купил целый букет, просто остальные отдал беременной женщине в метро, которая ими восхитилась и спросила, для кого они, — ему как раз в тот момент пришло в голову, что он купил букет цветов для незнакомки и, возможно, это слегка чересчур. Их проводили к столику. В ресторане было сумрачно и тепло, вдоль стен стояли старые застекленные шкафчики, как в аптеке, — это место и было аптекой, а потом простояло закрытым несколько десятилетий, пока наконец не ожило вновь как итальянский ресторан. Когда к столу подходили официант или официантка, Немецкий Боксер прерывал фразу, улыбался им и благодарил.
Разговор у них шел легко и живо. Нос у него не так легко ломается, сказал он ей, только ребра, а губы — губы обычно распухают и кровоточат во время боксерских матчей, потому
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
