— Тебе не кажется странным, что у твоих родителей рождались только мальчики?
И сердце Поппи замерло.
— Я имею в виду до тебя, — уточнила Агги.
— У твоих рождались только девочки, — сумела выдавить Поппи.
— Ага, но нас две. А у твоих родителей полным-полно. Должно быть, они уже думали, что могут делать только мальчишек.
— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал Бен быстро и громко, так быстро и громко, что все замолкли и смотрели на него, пока он не заставил себя хладнокровно объяснить: — При каждой беременности есть пятидесятипроцентный шанс, что ребенок будет мальчиком, сколько бы мальчиков в семье уже ни родилось. Даже при четырех старших братьях, когда должна была родиться Поппи, был пятидесятипроцентный шанс, что она будет мальчиком, и пятидесятипроцентный, что будет девочкой.
Это было верно, так что клан Уолшей-Адамсов попытался выглядеть правдоподобно.
— А что, если бы ты была мальчиком? — простонала Агги. — Это было бы хуже всего!
— Почему? — удивилась Кайенн. — Мальчики — это чудесно.
— Если бы ты была мальчиком, — сказала Агги охваченной ужасом Поппи, — мы не смогли бы быть принцессами-соперницами, не могли бы устраивать вечеринки с ночевками, не смогли бы заставлять собак играть пьесу, не смогли бы красить друг другу ногти.
— Почему? — не понял Орион, пошевелив пальцами ног, ногти которых были покрашены через один в зеленый и черный цвета.
— Да, но ты же зомби, — заметила Агги.
— Зомби-яхтсмен, — поправил Орион.
— Мальчики могут заставлять собак играть пьесу, — заявил Ригель.
— Мы не смогли бы быть лучшими подругами. — Агги порывисто закрыла глаза руками. — Если бы твои родители не перебили эти «пятьдесят на пятьдесят» и ты была бы мальчиком, это было бы хуже всего на свете.
Поппи открыла рот, и все замерли. Ру смотрел на свои ноги. Бен — на его ноги. Ригель и Орион — на ноги друг друга. Кайенн, прищурившись, смотрела на них всех. Но Поппи сглотнула и от всей души согласилась:
— Это было бы хуже всего на свете.
Annus Mirabilis
Пенн поймал себя на том, что много думает о Джоне Драйдене. Он был одним из тех поэтов, которых читают в университете, но не в жизни. Никто не подписывал свой электронный почтовый адрес цитатой из Драйдена. Любой из тех, кто так делает, не читал остального текста длинного, сухого стихотворения, из которого она была взята. Но было стихотворение Annus Mirabilis. «Чудесный год». Оно было написано об Англии 1666-го, который для страны решительно не был чудесным. Тогда были война, чума и трехдневный пожар, который уничтожил большую часть Лондона, к тому же Исаак Ньютон изобрел дифференциальное и интегральное исчисление, таким образом навсегда безвозвратно испортив жизнь математически не одаренным учащимся. Но стихотворение Драйдена было о том, какой это был прекрасный год, потому что мог оказаться еще хуже. В конце концов, люди дожили до 1667 года, по крайней мере все, кто прочел стихотворение.
Пенн пытался убедить себя, что у Ру сейчас Annus Mirabilis. Пытался ценить это время, потому что, хоть оно и было тяжелым и трудным, но могло быть еще хуже. Насколько было известно Пенну, старший сын ничего не поджигал, но в остальном семнадцатый год его жизни носил сильное сходство с 1666 годом в Англии. Он находился в состоянии войны (с родителями и братьями). Он был поражен чумой (апатией, беспокойством, давящей скукой, которую вызывали у него все и вся в этом мире). И не слишком хорошо справлялся с дифференциальным и интегральным исчислением.
А главная проблема оказалась исторической в полном смысле слова. Его учительница по истории дала ученикам задание «создать видеодоклад о текущей проблеме, в настоящее время воздействующей на Америку». Если бы Ру заявил, что не обязан выполнять такое туманное и плохо сформулированное задание, если бы пришел к отцу и стал утверждать, что текущие события по определению не являются историей (по крайней мере пока), Пенн, возможно, посочувствовал бы ему. Но Ру задание выполнил.
И получил «неуд».
А потом отказался переделывать.
А потом подделал подпись матери на записке, сообщавшей ей о неправомерных действиях сына.
Когда Пенн и Рози получили табель за четверть, они не могли не заметить, что у Ру беда с историей.
Тот клялся, что это, должно быть, опечатка. Признавал, что пропустил тест, потому что был у стоматолога, но сделал его после уроков, а миссис Биркус, наверное, пока не проверила. Говорил, что хорошо учится по всем остальным предметам, за исключением, может быть, дифференциального и интегрального исчисления, так разве он не заслуживает применения презумпции невиновности? Говорил: учитывая, что по остальным предметам у него «хорошо» и «отлично», какова вероятность «неуда» по истории?
Как оказалось, весьма высокая.
Когда Рози и Пенн приехали на встречу с учительницей, миссис Биркус объяснила, что видеодоклад Ру был посвящен проблемам с разрешением солдатам-ЛГБТ открыто служить в войсках.
— Не может быть, — уверенно сказал Пенн.
— Увы, боюсь, как раз может. — Миссис Биркус привыкла лишать родителей сияющих иллюзий в отношении детей.
— Вы не понимаете. Ру — не антигей. Он не может им быть, потому что… Ну, мы знаем, что он… Видите ли, в нашей семье… — Пенн обнаружил, что нет совершенно никакого способа закончить это предложение, но все равно испытал облегчение, потому что здесь явно возникло какое-то недопонимание. — В любом случае, поверьте, это, должно быть, какая-то ошибка.
— И не одна, — согласилась миссис Биркус, — но, очевидно, это не те ошибки, о которых вы думаете.
А потом показала видео.
Это было совместное семейное творчество. В фильме снимались многочисленные куклы и мягкие игрушки Поппи, одетые в костюмы Ориона и вязаные изделия Ригеля. Бен был кукловодом, он поочередно двигал каждым персонажем перед камерой, его рука иногда (как показалось Рози, виновато) попадала в кадр. Все началось с закадрового голоса Ру, подражавшего трейлерам к кинофильмам: «В мире, где армия Соединенных Штатов является величайшей военной силой на Земле, геям не место. „Зеленые береты“ — зеленые, а не радужные. В военной авиации нет трансов, в морской пехоте нет лесбиянок, в небе нет би». Частности сюжета были трудноуловимы, но в итоге одетые в камуфляж Элис и Мисс Марпл какое-то время катались в песочнице с огнестрельным оружием (как догадался Пенн, с хлебной соломкой), а потом вместе катались по постели, пока офицер явно более высокого ранга (рулон бумажных полотенец с нахлобученной сверху морской фуражкой Ориона, украшенной несколькими ленточками Бена из клуба дебатов) не ворвался к ним с воплем: «Вам [бип]ным [бип]кам не место в моей армии! — выражал свое мнение рулон полотенец. — Это [бип]ское правительство в своей [бип]ной мудрости может со мной не соглашаться, но оно [бип] здесь не указ [бип]. Здесь командую я! Так что могут по[бип]ать мой [бип]!» В следующей сцене три Барби сбрасывали на землю зажигательные бомбы (как догадался Пенн, изюм) с бомбардировщиков F-15, уничтожая деревни из LEGO. Однако, когда одна из Барби надела мужской парадный мундир и пришла на вечеринку, откуда ни возьмись появились пять пластиковых солдатиков, которых Пенн никогда прежде не видел (они принадлежали Агги), раздели Барби и напали на нее. Учитывая ограничения использованных средств, истинная природа происходящего осталась неясна, но, хотя Транс-Барби в итоге надрала пластиковым солдатикам «бип»-ы, сделала она это со словесными выражениями столь же брутальными, как и ее форма.
