и высокими башнями, — город, где весело протекли его студенческие годы. Потом наступили тяжелые времена: занятия черной магией, бегство, встреча в лесу, всевозможные приключения в обществе странствующего врача… прочь, прочь! — это был только дурной сон. Фриц пожал руку Эльзы и поцеловал ее в лоб. Дождался-таки и он счастья! В его памяти всплыла вещая песнь странников:
Куда идти вам, усталым людям,
Какой тропой?
Через страданья забрезжит счастья
Луч золотой,
Через мученья проглянет ясный
Покоя лик…
Через долины, через вершины! —
Ведь мир велик!
Да, мир велик, но рано или поздно странник обретает покой. Однако, не каждому так везет, как Фрицу Гедериху, бакалавру!
— Да, мир велик, — сказал старый Томазиус, обращаясь к своим слушателям, — но поверьте мне, старику, люди повсюду — все те же; может быть, следует сделать исключение для китайцев и мавров, но с ними мне не приходилось сталкиваться. Что же касается тех народов, с которыми я имел дело — будь то саксонцы или швабы, баварцы или финкенбуржцы, — все они почти ничем не отличаются друг от друга. Они живут точно так же, как и мы; только у них разные обозначения для одной и той же вещи. Например…
Томазиусу пришлось оборвать свою речь, ибо дверь открылась, и в комнату вошел маленький человек с длинной льняной бородой, а за ним показались еще две фигуры, одна — мужская, другая — женская. Обе они были с ног до головы закутаны в длинные покрывала.
— Что это такое? — гаркнул аптекарь.
— Тише, отец, — сказал Фриц, — это магистр и Ганна со старичком Петром. По-видимому, сейчас начнется представление.
Старичок Петр, который был так ловко переодет, что его трудно было узнать, выступил вперед, сделал неловкий поклон и начал читать нараспев:
Добрый вечер! Перед вами славный царь, —
Подземных духов великий государь.
Я властвую над каждым кобольдом и гномом,
Что маленьким заступом или ломом
Добывают из земли целые груды
Золота и серебра, а также изумруды,
Рубины, диаманты, аметисты, топазы,
Гранаты, сапфиры, хризолиты, хризопразы…
Чтобы честную компанию позабавить,
Золото и серебро могу вам представить.
— Браво, старый Петрушка! — воскликнул Томазиус. — Подойди-ка к нам поближе и выпей стакан вина!
— Представление еще не окончено, господин Томазиус, — возразил повелитель гномов,
Между тем, выступила другая фигура и скинула с себя покрывало. Это был магистр. Он был одет в красную мантию, усыпанную золотыми звездочками. На голове его блестела корона из золотой бумаги.
Девушки захихикали. Господин Томазиус низко опустил голову: он не знал, куда глаза девать.
Магистр отвесил изящный поклон и начал:
Господа! Я — золото. В моей власти
Все земные человеческие страсти.
Из всех духов, живущих во мгле,
Я самый могучий на всей земле.
Тысячи людей были моими рабами,
И, кланяясь мне, стукали об пол лбами.
Сам мудрый царь Соломон
Был мне, золоту, подчинен…
Из-за меня здесь многие пострадали,
Но счастье под конец и они увидали…
Когда магистр кончил, вперед выступила третья фигура и сбросила с себя покрывало. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что это старая Ганна.
— Очень прошу вас, господа, — прошептала Эльза, — не смеяться над старушкой!
Увы! и сама невеста, и ее подружки, и жених, и почтенный Томазиус должны были делать страшные усилия, чтобы удержаться от смеха. Действительно, старая Ганна выглядела более чем странно в подвенечном платье покойной тетки Урсулы, с серебряной зубчатой короной на голове. Старушка поклонилась и начала говорить тихим голосом:
Я — серебро, я — серебро, я — серебро…
— Бледная сестра золота… — подсказал магистр.
Голос у Ганны дрожал; по старой привычке она хотела было схватиться за передник, но, увы, у «бледной сестры золота» его не было! Это обстоятельство окончательно вывело старушку из душевного равновесия.
— Все это слишком трогательно, — прошептала она, — слишком трогательно…
— Я так и думал, что вы испортите мне все представление! — проскрежетал зубами магистр. — Разве вообще можно положиться на женщину!
Гнев духа золота и растерянность духа серебра произвели на присутствующих очень сильное впечатление: все принялись хохотать. Магистр совсем рассвирепел, а из глаз старой Ганны текли целые потоки слез. Старичок Петр, царь духов, стоял с открытым ртом и не знал, чем помочь горю своих товарищей по игре.
— Успокойтесь, господин придворный библиотекарь, — со слезами на глазах от смеха сказал господин Томазиус.
— Я не в силах играть в этой комедии, — плача, пробормотала Ганна. — Я слишком волнуюсь… Не могу.
Эльза успокаивала старушку, а Фриц Гедерих пытался угомонить разгневанного магистра. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не произошло нечто совершенно неожиданное: в комнату вошел княжеский скороход. При его появлении Золото, Серебро и старичок Петр поспешно удалились.
Когда магистр снял с себя театральный костюм и вернулся, княжеский посланец успел уже уйти. Фриц, Эльза и ее подружки рассматривали серебряный кубок, а господин Томазиус был погружен в чтение какого-то пергамента.
Кубок был тонкой художественной работы. На его крышке возвышался аист, державший в клюве спеленатого младенца. Это была шутка в духе его светлости. В то время, как молодежь любовалась кубком, старик Томазиус дочитал до конца послание князя и весь просиял.
— Вот, прочтите-ка этот документ, господин придворный библиотекарь, — сказал он, передавая ему пергаментный свиток.
Магистр прочел во всеуслышание:
— Мы, Рохус, Божией милостью князь Аммерштадт-Фин-кенбургский, и прочая, и прочая, жалуем нашему верноподданному Даниэлю Томазиусу, владельцу аптеки Золотого Льва, звание придворного аптекаря и объявляем, что оное почетное звание закрепляется за всеми будущими владельцами упомянутой аптеки на вечные времена. Дано…» и. т. д.
Всеобщее изумление, поздравления, рукопожатия!
Правда, старик Томазиус ворчал себе что-то в бороду, но по сильному рукопожатию, которым он отвечал на каждое приветствие, и по особенному блеску его глаз можно было заключить, что аптекарь наш далеко не был равнодушен к своему новому назначению.
— Ганна, принесите-ка нам две бутылочки самого лучшего! — приказал он. — Нам следует обновить кубок!
Первый тост провозгласил хозяин дома:
— За здоровье моих детей — Эльзы и Фрица!
Затем Фриц поднял бокал в честь своего нового отца.
А придворный библиотекарь предложил выпить за здоровье Кэтхен, которая при этом густо покраснела. Впрочем, порозовел от смущения и сам магистр, а затем вдруг побагровели и все остальные, — и жених с невестой, и старик Томазиус, и дочь городского писца Лора,
