от него? Пожалуй, только тот, кто так же силен либо сильнее. Али? Возможно, только Али это не нужно… Есть у тебя сейчас на примете другая жертва среди твоих любовников, кто готов бы был за тебя вписаться? Не забывай, мой Дани безбашенный… Мало кто способен пойти против него… Мало кто осмелится.
Я прикрыла глаза, вспоминая труп, упавший к моим ногам, в туалете ночного клуба… Вспоминая хладнокровность Даниэля в этот момент… Вспоминая сломанные пальцы охранника у Удава, да и самого Удава…
— Я смогу дать тебе защиту, Алёна. Я помогу тебе выехать из страны, я помогу с оформлением новых документов… Я помогу с переводом тех денег, которые у тебя есть, на новые счета. Мы решим вопрос твоей матери, всё будет хорошо.
Я слушала его- и смех подползал ко мне, подобно длинной, шипящей змее. Он вырвался наружу сухим гоготом. Гоготом отчаяния и безысходности. Я смогла что-то произнести спустя минут пять, так сильно смех душил меня.
— Вы переоцениваете значение моего присутствия в жизни Вашего сына, Мистер Ламун. Он не Вы. Поверьте мне, там есть влечение, но едва ли Вы найдете там всё то, что было в Ваших отношениях с матерью Даниэля. Я не важна для Вашего сына. От меня не может исходить той угрозы, о которой Вы говорите…
Мужчина хмыкнул, на этот раз как-то нервно поправив волосы. До последнего момента он был спокоен и рассудителен, говорил с философским настроем, уравновешенно…
— Хочу тебе кое-что показать, — сказал многозначительно, — вставай.
Когда мужчина проследовал вглубь спальни и остановился у той самой двери, которую я упорно продолжала видеть в своих снах, меня снова прошибло холодным потом.
— Здесь заперто… — прошептала я сипло, словно бы растворяясь в моменте сейчас. Все было как на замедленной съемке. Как в моем сне…
Он посмотрел на меня знающе-пренебрежительно.
— Да, ты права, здесь заперто… Секретный замок, со стороны плинтуса. Хозяин дома знает, как спрятать свои секреты… Вот только… Итинный хозяин этого дома я, Алёна. А у истинного хозяина всегда есть ключ от всех дверей.
С этими словами он вытащил из кармана какую-то похожую на карточку пластину, провел по дверному косяку, после чего раздался характерный щелчок.
— Вперед, — произнес он, надавливая на дверь.
Мы зашли внутрь темного пространства. Мужчина нажал выключатель на стене — и комната осветилась слабым светом от одинокой лампы сверху. Я подошла к стоящему у стены столу и с неверием начала рассматривать расположенные на нем предметы…
Этого не может быть, нет… Мое белье, мои духи, отдельные предметы моих вещей… Всё то, что, как я думала, либо теряла и забывала, либо крал неприятный помощник Али- индус…
Ламун снова что-то нажал. В глазах зарябило. Я проморгалась и со смесью ужаса и неверия стала озираться по сторонам- на стенах весели десятки экранов с видеорядами… Каждый показывал что-то свое… Вернее, каждый показывал что-то из моей жизни… Я в ресторане, я на скачках, я в душе, я в постели с Али… Словно бы каждый мой шаг документировался, фиксировался, контролировался…
Попятилась назад, прикрывая рот руками. Ощущение уязвленности, открытости, доступности разрывало нутро… Что это? Черт возьми, что это за срез моей жизни, самой интимной стороны… Сокровенная тайна Даниэля… Когда это началось? Зачем он это делал? Зачем следил за каждым моим вдохом?
— Теперь у тебя есть какие-то сомнения, Алёна? — спросил Ламун-старший, задерживаясь глазами на одном из самых больших экранов, где была я, Али и… еще одна девица… Помню этот день, мы были жутко пьяными. Он предложил втроем, увидев шибко услужливую, рьяно рвущуюся его «обслужить» официантку… — Мой сын одержим тобой, Алёна… Это уже болезнь, от которой его нужно спасать…
Глава 33
Это началось пять лет назад. Нежданно. Негаданно. Одним нокаутом под дых. Одной затяжкой сигареты, которая пробирает до самой последней альвеолы в легких…
Мне было двадцать и я приехал в Ливан из Франции на зимние каникулы. Политика и дела отца тогда интересовали меня относительно, скорее для вида, для того, чтобы за спиной не шептались о том, что «семья не без урода». Статус в нашем случае- это не только величайшая привилегия от Бога, это еще и крест, который приходится тащить на себе всю жизнь, хочешь ты того или нет… Мы поехали с друзьями в горы, покататься на лыжах и просто провести время вместе. Заселились в любимый отель, весело и беззаботно проводили время. Что еще нужно парням в двадцать? Выпивка, веселье, девушки… В моей жизни всего этого было в избытке. Отец недовольно шикал, призывая взяться за ум, посторонние скептически качали головой, мол, что еще взять с богатого повесы. А я… Я знал, что прячу за гримасой вечного веселья и реками алкоголя… Но вспоминать об этом, думать об этом не хотел. Особенно в тот момент- когда на дворе праздник, зимний воздух дерзко хлещет по щекам, возмущаясь твоей смелости и молодости, а ты несешься ему навстречу, седлая горные вершины. Я всегда любил адреналин. Адреналин-лучший наркотик. И лучший анальгетик. Он заглушает боль. Выплескивает подавленную изнутри ярость… То, что нужно.
Я с детства ненавидел Новый год и Рождество. Это семейный праздник. Праздник домашнего очага, уютных посиделок в одинаковых свитерах с оленями у камина, милых нелепых подарков. У меня никогда не было этого всего- тепла, чувства спокойствия и любви к дому. Я не был привязан к нашему семейному поместью, которое у меня скорее ассоциировалось со склепом… Да и отцу на праздники я особо не был нужен. Политика, женщины… Ему всегда было не до меня, а мне не до него… Суровая правда жизни, мать ее. Я обрадовался, что в моей жизни были с десяток так называемых друзей, которые разделяли мое нежелание проводить время с семьей. Не знаю, что ими двигало- жажда до моих денег или просто банальное разгильдяйство молодости, мы никогда не делились сокровенным. Зато время проводили весело. Я упивался ощущением перманентного праздника, пусть и созданного литрами алкоголя и красивых женских тел. И даже постоянное ощущение тяжелой головы, особенно поздним утром после пьянки, не останавливало от желания снова забыться.
Ненавидел эти горькие утра похмелья. Чувство эйфории отпускало, уступая место упадку сил и эмоций. Краски волшебства, иллюзия счастья рассеивались. Я пил крепкий, щекочущий ноздри кофе, изнемогая от головной боли, и задавался вопросом- какого черта нелегкая в очередной раз принесла меня на новый год в Ливан, если точно так же убиваться я мог и во Франции… Ответ я прекрасно
