— Всё будет хорошо! — успокаивал меня отец. — Мы заберём Милу, а ты побудь тут.
Мелкая, она уснула. Я и не заметил, что продолжаю качаться с ней на руках.
— Да, забирайте.
Марина аккуратно взяла её у меня из рук.
— Сын, я разберусь, уже подключил всех.
Я сам… разберусь. Зарежу, задушу, в чувства приведу и опять задушу.
— Ворон, это он… — Я уверен.
— Он. Его люди, — подтвердил отец. — Тебе надо переодеться, — взглядом показал на испачканную кровью одежду.
— Нельзя так руки отпускать. Приведи себя в порядок, переоденься…
— Нет! Я останусь тут! — Не сдвинусь не на шаг.
— Прошло три часа, Стас, — умоляющим голосом пытался он спровадить меня.
— Мне по хуй, я буду тут, пока не увижу его. Пока он не посмотрит на меня и скажет какой я засранец. Как он меня… любит.
Не уйду.
— Хорошо. Я тебе одежду привезу, и ты хотя бы переоденешься.
89
— Сердце остановилось, — голос врача скорой помощь и противный звук, оповещающий, что Артём не дышит, остановил и моё сердце.
«Адреналин! Разряд! Кислород!» — кричат они, повторяют снова и снова.
Не дышу. Не двигаюсь. Смотрю, как уходит жизнь. Как уходит он. Мой Тёма. Мой ботан. Моя жизнь.
Коснулся почти холодной руки, сжал пальцы.
Не уходи. Не бросай меня. Мелкую. Я исправлюсь. Я стану кем хочешь. Я буду каким хочешь. Пушистым единорогом. В церковь ходить буду. Всё, что попросишь. Бегать с тобой по утрам буду. Памперс хоть всю жизнь мелкой менять буду. Только не уходи. Я умру без тебя.
Пиликание в аппарате…
Сердце, оно забилось. Услышал!
— Есть! Пульс слабый, но дотянет, — врачи продолжали разговаривать между собой. — Предупреди, что нужна кровь. У него большая потеря. И подключите Антонова, это по его профилю.
— Вам туда нельзя! — остановила меня медсестра и дверь перед моим носом закрылась, забрав у меня Тёму.
— Извините, — чужой голос. — Она плачет.
Повернулся и увидел женщину с мелкой на руках.
— Иди ко мне, — забрал ребёнка и прижал к своей груди. — Прости, прости меня. Я не мог взять тебя с собой в скорой.
Она стала успокаиваться.
— Вы можете ответить на пару вопросов? — два мента пристали ещё в парке. — Вы что-то видели?
— Нет, я ничего не видел, не успел, только предчувствие. Выстрел был с соседнего здания.
Они не сунулись бы в парк.
— Откуда вам это известно? — недоверчиво посмотрел на меня один из них.
— Это любому идиоту понятно. А ещё я служил и немного секу фишку.
Придурки, блядь, меня пришли допрашивать, вместо того, чтобы местность обыскать.
— Мы понимаем, что у вас горе, но за словами стоит следить.
Да пошёл ты на хуй!
— Я слежу, а вы выполняйте свою работу. Я все, что знал, сказал. Ничего не видел.
— Мы вас поняли. Но поговорим ещё. Мужайтесь, — понимающе и с сожалением сказал он, и они оставили меня в покое.
Знаю, что это их работа и что они хотят помочь, но сейчас…
Через час отец привёз сменную одежду и по его настаиванию я всё же переоделся. Вечность прожигаю дыру в створках, что ведут в операционную. И вот когда эта долбаная дверь открылась, я вскочил как ужаленный.
— Как он?
Страх! Он не даёт дышать, выкручивает внутренности, сжимает горло.
— Его жизнь вне опасности, — успокаивающий голос врача облегчил немного. — Но он в коме, и мы не знаем, когда он очнётся.
Жив, и это главное.
— Были осложнения, пуля задела позвоночник. Есть риск, что он останется парализованным, мы сделали всё возможное. Но пока не очнётся, ничего конкретно не могу сказать.
По хрен. Важно, что он выжил, что он ещё посмотрит на меня своими глазами. Что будет дышать.
— Я могу к нему зайти? — Я должен быть рядом.
— Он пока в реанимации, вход только родственникам…
— Он мой парень, жених, муж, кем хотите. Я его единственный родственник, — жалостливый взгляд и кивок.
— Хорошо. Оденете спецодежду и можете зайти.
Всё, что угодно, лишь бы рядом с ним.
90
Стас
— Выглядишь лучше, — констатировал отец.
— Потому, что ему лучше, — не отвлекаясь, ответил я.
— Какие прогнозы? — поинтересовался он.
— Врач говорит, что показатели хорошие. Нужно ждать, когда очнётся, чтобы узнать, сможет ли он двигаться.
Я не отходил от него всю неделю, как только его перевели в палату. Лежит такой безжизненный в проводах, подключённых к аппаратам. Кислородная маска, которую я на секунду снимаю, чтобы коснуться его губами. Эгоистично, не спорю, но чувствовать его тёплые губы — это мне жизненно необходимо. Он дышит сам, но плохо, так что лучше так.
Несмотря на хорошую платную палату, диван там жуть какой неудобный. Но мне по хрен, хоть на полу. Там есть все удобства, можно и не покидать комнату. Но я всё же на два часа отхожу от него и бегу к мелкой. Она просто сияет от счастья, когда видит, что я захожу в дом отца. Мне её не хватает, скучаю по ней, но сейчас так нужно.
Полиция, конечно же, ничего не нашла. Кто бы сомневался. Как только Тёма очнётся, я сам займусь этим. По очереди вытащу каждую крысу Ворона из скважины. И буду отрезать по пальцу каждый день, пока не сдохнут от потери крови. Не знаю ещё как, но и до Ворона доберусь. Не отбыть ему срок до конца. Таким тварям незачем жить.
Главное, чтобы Тёма об этом не узнал, не простит мне такое. А я не могу простить то, что сделали с ним. Жить спокойно не смогу, зная, что Ворон дышит, да и уверен — он не успокоится, пока не доведёт дело до конца.
