Холод вернулся, а с ним и корчащиеся на границе пентакля сотканные из дыма духи. И, хуже того, на этот раз я узнал одного духа. Это была Эвелина, с ее огромными, исполненными печали глазами.
Шепот сделался громче, и теперь в нем звучала такая ненависть, что я ощущал ее почти физически. Что-то невидимое проносилось вокруг моей головы, приближаясь настолько, что я лицом ощущал движение воздуха, и всякий раз волосы у меня на голове вставали дыбом. Скоро угроза стала проявляться более материально: невидимые пальцы дергали меня за волосы, щипали кожу лица и шеи, холодное, зловонное дыхание касалось лба, рта и носа.
И снова все успокоилось. Но ненадолго. Холод опять стал усиливаться, а духи скапливаться у края пентакля. Так оно и шло — минута за минутой, час за часом, на протяжении всей этой самой длинной в году ночи. Однако с каждым разом затишье длилось все меньше, а периоды ужаса становились все длиннее. Ритуал набирал силу. Это походило на волны, во время прилива набегающие на обрывистый, каменистый берег, когда каждая новая волна оказывается мощнее, яростнее предыдущей и все дальше заливает берег. И во время каждого всплеска смятение вокруг становилось все сильнее. Теперь голоса вопили мне в уши, зловещие фиолетовые шары кружили под сводами зала. И потом, после того как Морган, казалось, целую вечность читал нараспев из гримуара, он добился того, чего хотел.
Голгоф подчинился его зову.
Глава 20
Голгоф
Несколько долгих, ужасающих минут я слушал, как приближается Голгоф. Сама земля дрожала. Казалось, будто из ее недр карабкается наружу какой-то разъяренный великан, разрывая скалы огромными когтями в страстном желании пробиться наверх.
На месте Моргана я пришел бы в ужас, просто окаменел бы от страха и не смог выговорить ни слова. И прекратил бы ритуал, потому что продолжать его было чистым безумием. Но Морган был не таков. Он продолжал читать по гримуару, полностью отдавшийся тьме, готовый заплатить любую цену за власть, которой так домогался.
Грохот снизу продолжался. В зале не ощущалось ни малейшего движения воздуха, и все же свечи замерцали и едва не погасли. Интересно, насколько важно для ритуала, чтобы они горели? И насколько важны они для защиты, которую дает пентакль? Мне почему-то казалось, что погасни они, Морган стал бы так же беззащитен, как я. Свечи снова замерцали, однако он не проявлял никаких признаков страха и, с головой уйдя в ритуал, безразличный к опасности, продолжал нараспев читать по гримуару.
Земля дрожала все сильнее. Вокруг пентакля уже собралось так много духов, что они слились в клубящийся, бешено вращающийся серовато-белый туман, и отдельные фигуры стали неразличимы. Вихрь энергии давил на невидимый барьер пентакля, угрожая в любой момент прорвать его.
Еще несколько мгновений, и это действительно случилось бы, никаких сомнений. Однако внезапно произошло что-то, отчего призраков буквально выдуло из зала — скорее всего, они вернулись туда, откуда явились. С потолка градом посыпались мелкие камешки, послышался рев, сопровождаемый какофонией резких скрежещущих звуков. Я перевел взгляд на туннель, откуда мы вышли в этот зал, и увидел, как его потолок обвалился, запечатывая нас. Во все стороны полетели осколки камней и облака пыли. К моему ужасу, теперь туннель оказался полностью перекрыт. Что бы ни произошло дальше, я был в ловушке, откуда не выбраться.
К этому мгновению я дошел до такого состояния, что почти обрадовался бы смерти: по крайней мере, тогда хоть душа моя осталась бы цела. Потому что я понимал — вот-вот появится Голгоф и уничтожит не только мое тело, но и душу. От меня не останется ничего. Мне было так страшно, что все тело сотрясала неудержимая дрожь.
Однако внезапно все изменилось. Морган прекратил чтение и поднялся на дрожащих ногах, выронив книгу, вытаращив в ужасе глаза. Он сделал шаг в мою сторону, широко раскрыл рот — наверное, чтобы сказать что-то или закричать, так я подумал сначала, но потом сообразил, что причина совсем в другом: он просто пытался вдохнуть.
В его легких уже стыли кристаллики льда, и этот шаг оказался последним в его жизни, а попытка вдохнуть воздух — последним сознательным движением. Прямо у меня на глазах он заледенел — в самом прямом смысле, превратился в ледышку, с ног до головы покрылся инеем и рухнул ничком. Ударившись о землю, его тело разлетелось на куски, словно сосулька или стеклянная безделица. Морган превратился в прах, но ни капли крови не вытекло из него — он промерз насквозь.
Наверно, он допустил-таки какую-то существенную ошибку в ритуале, и Голгоф материализовался внутри пентакля. Свечи продолжали гореть, я ничего не видел, но знал, что он там, чувствовал на себе его холодный, враждебный взгляд.
Еще я ощущал, что Голгоф отчаянно хочет сбежать. Вырвись он из пентакля, и все Графство будет в его власти. Он сможет на десятилетия погрузить нас в холодную зиму. Пламя свечей снова заплясало. Меня охватил ужас, но что я мог сделать, чтобы спасти Графство? Ничего, совсем ничего… Привязанный к железному кольцу, я ожидал своей участи.
И тут Голгоф из пентакля заговорил со мной.
— Один глупец уже лежит мертвый передо мной. Ты тоже глупец?
Его голос, усиленный отраженным от стен эхом, заполнил весь зал; чем-то он напоминал резкий ветер, гуляющий по засыпанным снегом холмам пустоши Англзарк.
Я промолчал, и голос Голгофа заскрежетал снова, на этот раз он был тише, но резче, будто кто-то водил напильником по металлическому ведру.
— У тебя есть язык, смертный? Говори, или я заморожу и рассыплю в прах и тебя, как этого глупца!
— Я не глупец, — ответил я, чувствуя, как от холода и страха застучали зубы.
— Приятно слышать. Потому что если ты действительно наделен разумом, то еще до конца этой ночи я могу поднять тебя выше всех в этой стране.
— Я доволен тем, что имею.
— Без моей помощи ты здесь погибнешь. Ведь не смерти же ты жаждешь? Что может сделать тебя счастливым?
Я не отвечал.
— От тебя требуется совсем немного — убрать из круга любую свечу. Всего одну. Сделай это, и я буду свободен, а ты сохранишь жизнь.
Привязанный к кольцу, я находился на расстоянии нескольких футов от ближайшей свечи. Интересно, как, по мнению Голгофа, я могу до нее дотянуться? Но даже если бы я мог это сделать, то не стал бы. Не стал бы спасать собственную жизнь ценой страданий тысяч жителей Графства.
— Нет! Я не сделаю этого…
— Даже пойманный в ловушку этого круга, я могу дотянуться до тебя. Сейчас почувствуешь…
Из пентакля начал просачиваться холод, мозаика покрывалась инеем. Наконец у моих ног появились ледяные крупинки, и я почувствовал, как холод распространяется по телу, пробирая меня до костей. Хуже всего пришлось спине около привязанных к кольцу рук. Перед моим мысленным взором возник образ: пальцы, кровь в которых застыла, чернеют и становятся ломкими, словно ветки мертвого дерева. Я непроизвольно открыл рот, чтобы закричать, и горло обжег ледяной воздух. Вспомнилась мама. Теперь я уже никогда ее не увижу. Однако совершенно неожиданно я упал на бок; оглянувшись, я увидел, что железное кольцо рассыпалось на куски. Голгоф заморозил и разбил его, чтобы освободить меня и дать возможность выполнить его просьбу.
