— Разве будить Голгофа не опасно? — спросил я. — Зима может затянуться на годы.
— Ну и что? Зима — мое время.
— Но посевы не будут расти, и люди станут голодать!
— И снова — ну и что? Слабые всегда умирают, — ответил Морган, — и землю наследуют сильные. Этот ритуал не оставит Голгофу выбора — он вынужден будет повиноваться ему. И окажется замкнут здесь, внутри этого зала, пока я не освобожу его. Пока он не даст мне то, чего я желаю.
— А чего вы желаете? Ради чего можно причинить страдания стольким людям?
— Власть, вот чего я желаю! Что еще делает жизнь стоящей? Власть, которую Голгоф даст мне. Способность замораживать кровь в жилах. Убивать взглядом. Все люди станут бояться меня. Если за эту долгую, холодную зиму я кого-то убью, кто узнает, что это моих рук дело? И кто сможет доказать это? Джон Грегори умрет вторым, но будет не последним. И ты умрешь раньше его. — Морган рассмеялся. — Ты — часть приманки, которая притянет Голгофа сюда. В прошлый раз мне пришлось обойтись псом, но человеческое существо гораздо лучше. Голгоф вырвет из твоего тела крошечную искру жизни и использует ее для себя. Душу он заберет тоже. Твои душа и тело погаснут в мгновение ока.
— Почему вы так уверены, что пентакль защитит вас? — спросил я, стараясь не думать о последних словах Моргана. Я должен был попытаться заронить в его разум хотя бы искру сомнения. — Любому ритуалу нужно следовать очень точно. Если вы пропустите или неправильно произнесете хотя бы слово, все может пойти не так. И тогда мы оба навсегда останемся здесь. Оба будем уничтожены.
— Кто это тебе сказал? Старый дурак Грегори? — Морган усмехнулся. — Конечно, ничего другого он не мог сказать. И знаешь почему? Потому что у него самого не хватает духа попробовать что-нибудь по-настоящему грандиозное. Все, на что он годится, это заставлять доверчивых учеников копать бесполезные ямы и забивать их всякой мелкой нечистью! Много лет он старался удержать меня от совершения ритуала. Даже вынудил дать матери обещание, что я не буду больше пытаться. Любовь к ней заставляла меня держать слово — пока ее смерть наконец не освободила меня от него. Только теперь я смог вернуть себе то, что по праву принадлежит мне. Старик Грегори — мой враг.
— Почему вы так сильно ненавидите его? — спросил я. — Что плохого он вам сделал? Все, что он делал, было ради вашего же блага. Он гораздо лучше вас и даже чересчур великодушен. Он помогал вашей матери, когда ваш отец сбежал. Он взял вас к себе в ученики и пощадил даже тогда, когда вы обратились к тьме, не стал наказывать, как вы того заслуживали. Вы хуже даже какой-нибудь злобной ведьмы, живьем связанной в яме!
— Может, он и делал все это, — негромко и зловеще проговорил Морган. — Но теперь уже слишком поздно. Ты прав. Я ненавижу его. Таким уж я уродился — с осколком тьмы в душе. И этот осколок рос и рос, пока я не стал тем, кого ты сегодня видишь перед собой. Старик Грегори служит свету, а я теперь полностью принадлежу тьме. Потому-то он мой естественный враг. Тьма ненавидит свет. И так будет всегда!
— Нет! — воскликнул я. — Так не должно быть. У вас есть выбор. Вы можете стать тем, кем захотите. Вы любили мать. Вы способны любить. Неужели вы не понимаете, что не должны принадлежать тьме? Никогда не поздно измениться!
— Хватит болтать! — взорвался Морган. — Наш разговор слишком затянулся. Пора приступать к ритуалу.
Какое-то время было так тихо, что я слышал лишь стук собственного сердца. Наконец Морган начал нараспев читать по гримуару, его голос то усиливался, то затихал в определенном ритме; все это очень напоминало то, как молятся перед своими прихожанами священники. В основном он говорил на латыни, но были слова по крайней мере из одного неизвестного мне языка. Он говорил и говорил. Казалось, ничего не происходит. В моей душе вспыхнула надежда, что ритуал не сработает или что Морган допустит ошибку и Голгоф не появится. Однако вскоре я почувствовал, что вокруг что-то происходит.
В зале становилось все холоднее. Это изменение было очень медленным, очень постепенным, как если бы что-то большое и ледяное приближалось из далекого далека. Это был тот особый холод, что я уже ощущал вокруг Моргана, — сила, которую он вытягивал из Голгофа.
Я задумался, есть ли у меня хоть какая-то надежда спастись, и очень быстро пришел к выводу, что почти никакой. Никто не знает о входе в этот туннель. Хотя я раскопал землю и добрался до камня, погода портится, и очень скоро яму снова заметет снегом. Ведьмак, конечно, хватится меня, но забеспокоится ли настолько, чтобы отправиться на поиски в пургу? Ну, допустим, он придет в лавку Эндрю и Алиса скажет ему, куда я пошел. Но, даже последовав за мной в часовню, найдет ли он мой посох? Я оставил его в роще за оградой, и сейчас посох уже наверняка занесло снегом.
Выяснилось, что я могу слегка шевелить руками. Может, удастся освободиться от веревки? Я начал раздвигать и сводить руки, изгибать запястья и пальцы. Хорошо хоть Морган не замечал, чем я занимаюсь. Он был слишком занят, произнося слова ритуала нараспев, почти не делая остановок, даже когда переворачивал страницу.
Потом, в очередной раз бросив на него взгляд, я заметил кое-что еще. Казалось, в зале появились новые тени, которые нельзя было объяснить расположением пяти свечей. И большинство этих теней двигались. Некоторые напоминали темный дым, другие — серый или белый туман. Они скапливались у наружного края пентакля, корчась и извиваясь, как будто пытались проникнуть внутрь.
Что они такое? Души тех, кто никак не может оторваться от нашего мира, случайно захваченные силой ритуала? Или, может, духи людей, когда-то похороненных в этом кургане или рядом с ним? И то и другое казалось возможным. Но что, если они заметят меня? До Моргана им не добраться: он защищен. Не то что я.
Только эта мысль мелькнула в голове, как я услышал вокруг слабый шепот. Уловить общий смысл было трудно, но время от времени выделялись отдельные слова. Дважды я услышал слово «кровь», потом «кости» и сразу вслед за этим собственную фамилию, «Уорд».
Меня затрясло от страха, хотя я боролся с ним изо всех сил. Ведьмак много раз говорил, что тьма питается ужасом и первый шаг в борьбе с ней — взглянуть в лицо собственному страху и преодолеть его. Я старался, я правда старался, но это было трудно, поскольку при мне не было ничего из оружия для борьбы с тьмой. Одно дело, когда в руках рябиновый посох, а в карманах соль и железные опилки. И совсем другое — быть связанным, полностью беспомощным пленником. А тут еще Морган совершает, может быть, самый опасный из всех магических ритуалов. И я — часть этого ритуала, искра жизни, приманка для Голгофа. По словам Моргана, едва появившись, Голгоф заберет себе не только мою жизнь, но и душу. Я всегда верил, что буду жить и после смерти. Возможно ли, чтобы меня этого лишили? Можно ли убить саму душу?
Потом шепот постепенно стих, тени исчезли, и даже возникло ощущение, что стало чуть-чуть теплее. Я перестал дрожать и испустил вздох облегчения. Морган все читал, переворачивал страницы. Я подумал, что, может, он допустил ошибку и теперь у него ничего не выйдет. Но очень скоро стало ясно, что я заблуждался.
