Моя миссия в жизни – не просто выжить, но процветать, и сделать это с некоторой страстью, некоторым состраданием, некоторым юмором и некоторым стилем.
Майя АнжелуСострадание: беспокойство и сочувствие страданиям или несчастьям других.
В новой или незнакомой компании для собственного же комфорта следует соблюдать определенные негласные правила поведения. Если вы не на митинге в поддержку своего любимого кандидата, не стоит начинать с незнакомцами беседу о политике. Разговор о религии за пределами церкви тоже не подходит. Мы чаще всего выбираем социально приемлемые, банальные, безопасные темы:
«Ничего себе, жаркая погодка в этом месяце!»
«После всех этих ливней мой задний двор буквально по колено в воде!»
«Как Вы думаете, [назовите здесь свою любимую спортивную команду] победит в эти выходные?»
«Кем вы работаете?»
Последний вопрос задается чаще всего. С него разумней всего начинать беседу, ведь потом можно развивать эту безопасную тему бесконечно:
«Это семейное дело, или вы первопроходец?»
«Как долго вы этим занимаетесь?»
«Ну и дела, должно быть жутко интересно!»
Но только не в моем случае. Еще 5–6 лет назад я прямо отвечал на подобные вопросы: «Я хирург-онколог. Оперирую пациентов с раком печени, поджелудочной железы и желудочно-кишечного тракта».
Мне бы хотелось, чтобы в этот момент людей снимала скрытая камера. Обычно у собеседников поднимаются брови, они начинают быстро мигать, улыбки исчезают, и люди начинают нерешительно переступать с ноги на ногу. После некоторого размышления собеседники покашливают и меняют тему. Некоторые извиняются, сообщая, что только что увидели человека, с которым они бы хотели поздороваться, и быстро отходят от меня, будто рак – заразная болезнь, а я – ее переносчик. Другие говорят что-то вроде: «О, это должно быть сложно. Как вы справляетесь с такими безнадежными больными?»
На сегодняшний день, когда новые знакомые спрашивают о моей работе, я предупреждаю их: «Вы уверены, что хотите знать?» Каждый раз они настаивают. И каждый раз я вынужден ответить. Несмотря на предупреждение, реакция та же. Это даже слегка веселит.
Многие рассказывают мне истории о своем личном онкологическом опыте. Редко можно встретить человека, который не сталкивался с раком у члена семьи, друга или коллеги. Или человек может сам оказаться нашим пациентом. Это распространенная болезнь, поэтому тема и вызывает такой эмоциональный отклик.
Недавно я беседовал с группой из семидесяти студентов-первокурсников. Нам, как членам факультета, было предложено поговорить с ними о различных направлениях в медицине. Я описал свою повседневную деятельность, а затем предоставил им возможность задавать вопросы. И, конечно же, я сразу услышал: «Почему Вы решили стать онкологом?»
Я часто поражаю людей своими эмоциями, когда отвечаю на этот распространенный вопрос.
«Это личное. Я презираю рак. Я ненавижу то, что эта тварь делает с людьми и их семьями. Когда я был резидентом, у одной из моих двоюродных сестер – 18-летней девушки, только-только поступившей в колледж, – была диагностирована саркома Юинга IV стадии. Сестра лечилась в университетской больнице, где я был резидентом. В течение 10 месяцев мне приходилось наблюдать, как она мучается от боли и ужасных побочных эффектов от лечения. Ее смерть была тяжелой. Я видел, что эта болезнь сделала с ней, моими тетей и дядей, родителями, моими двоюродными братьями и сестрами и, вообще, со всеми, кто ее любил. За все эти годы злость никуда не делась. Это неправильно, и мы, врачи, должны что-то сделать, чтобы предотвратить и вылечить рак».
Мрачная тишина. Мало кто может сказать что-то после такого монолога.
Иногда люди спрашивают, как я справляюсь с тоской и стрессом, когда у пациентов оказывается неоперабельный рак или когда их опухоль рецидивирует и метастазирует, несмотря на все наши усилия. В ответ я провожу аналогию с бейсболом. Даже величайшие нападающие в бейсболе тратят на удары только треть времени. Остальное время на поле они проводят в подготовке. Игроки среднего уровня ударяют и того реже. Я объясняю, что при некоторых раковых заболеваниях наше лечение соответствует среднему уровню бейсболиста высшей лиги, при некоторых – все намного хуже. Мы должны усердно работать, чтобы найти оптимальное лечение. К счастью, на сегодняшний день нам удалось разработать подходы к некоторым видам рака, которые превосходят по своей успешности даже лучших нападающих высшей лиги. Но мы до сих пор не излечиваем все новообразования.
Уход за онкологическими больными – непростая и эмоциональная работа. Несколько лет назад ко мне на прием пришла женщина лет пятидесяти, ошарашенная своим диагнозом колоректального рака IV стадии. Она всегда вела активный образ жизни, участвовала в многочисленных общественных и церковных мероприятиях и ранее не имела никаких проблем со здоровьем. Вместе с мужем больная воспитывала двух детей-подростков, которые вскоре должны были поступить в колледж. В последнее время пациентка начала сильно уставать. Когда женщина заметила в стуле примесь ярко-алой крови, она обратилась к семейному врачу, который направил ее к гастроэнтерологу. В ходе колоноскопии в левой части толстого кишечника была обнаружена опухоль, которая не перекрывала просвет кишки. Гастроэнтеролог заказал компьютерную томографию ее грудной клетки, брюшной полости и малого таза. К сожалению, при сканировании в печени пациентки было обнаружено пять метастазов размером с лимон.
Женщину немедленно направили к врачу-онкологу, который назначил ей химиотерапию: шесть курсов двухдневных внутривенных инфузий каждые 2 недели. Затем он отправил пациентку ко мне. Эта женщина и ее муж были хорошо образованными людьми, которые уже много прочитали о ее болезни. Они пришли подготовленными, задавали множество вопросов, и я подробно отвечал на каждый из них. У больной прекратились кровотечения из первичной опухоли в толстой кишке, и компьютерная томография показала, что рак толстой кишки заметно уменьшился в размерах. Пять метастазов в печени также стали меньше, но одна опухоль располагалась очень близко к правой воротной вене и печеночной артерии, обеспечивающей кровоснабжение правой доли печени. Еще один метастаз обрастал правую печеночную вену. Мы долго беседовали о возможностях хирургического лечения, и я рекомендовал сначала удалить правую долю печени. Первичная опухоль значительно уменьшилась в размере и никак себя не проявляла, а я был обеспокоен тем, что в период восстановления после резекции толстой кишки метастазы в печени могут вырасти и стать неоперабельными. Пациентка приняла эти аргументы и согласилась со мной.
