Книга Голгофа женщины - Вера Крыжановская

Ольга тоже очень изменилась. Она выросла, нонежный румянец ее сменился болезненной бледностью. Рука ее, лежавшая на беломплатье, была так тонка и прозрачна, что, казалось, сквозь ее можно было видеть.

Сначала Ольга, по-видимому, оправилась оттяжелой болезни и даже нашла душевный покой в окружавшей ее атмосфере любви инежности. Она боготворила мать и Ричарда Федоровича, которого называла отцом.Леон и Лили были ее радостью. Когда она играла с ними, к ней возвращались еепрежняя веселость и смех. Борис сделался ее самым верным товарищем. А междутем, это нравственное и физическое здоровье молодой девушки было толькокажущимся. Через год сделалось ясно, что в глубине ее души остался червь,подтачивавший ее. Ни жизнь в Крыму, ни две зимы, проведенные в Италии не моглиостановить медленного, но беспрестанного угасания молодого организма, жизненныйсок которого, казалось, иссяк.

На боязливые вопросы матери Ольга неизменноотвечала, что у нее ничего не болит и что она чувствует себя хорошо. Докторатоже не находили в ней никакой болезни. А между тем, Ольга все худела истановилась прозрачнее. Глаза ее необыкновенно увеличились и начали приниматьзловещий лихорадочный блеск. Было ясно, что если не произойдет какая-нибудьнеожиданная реакция, то это постоянное угасание жизненных сил должно неизбежнопривести к роковому концу.

За исключением родных, Ольга никого не хотелавидеть. Никакие убеждения не могли заставить ее решиться съездить в театр илипоказаться в свете. Она совершенно перестала петь и не дотрагивалась допианино. Зато она с жаром занялась живописью под руководством РичардаФедоровича, который прекрасно рисовал.

И Ксения Александровна, и Ричард Федоровичизбегали называть при Ольге Ивана Федоровича, но с интересом и удивлениемследили за странным переворотом, происшедшим в его душе. Их как громомпоразило, когда вернувшись из Неаполя, они узнали, что Иван Федорович хочетпоступить в монастырь на Афонской горе, подворье которого находилось вПетербурге.

Ричард Федорович поехал к брату с цельюотговорить его от такого решения, которое считал поспешным, неосторожным ислишком тяжелым для него, но Иван Федорович был непоколебим и после двухлетнегопослушания произнес монашеский обет.

Когда его друга, отца Алексея, отозвали изПетербурга, Иван Федорович, сделавшийся отцом Иринеем, решил сопровождать егона Афон. Прежде чем сесть в Одессе на пароход, он выразил желание съездить вЯлту, чтобы проститься с родными.

Этих-то двух путников и ждали к завтраку свполне понятным волнением.

Одолжи мне на минуту бинокль, папа, —неожиданно сказала Ольга.

Охотно, дитя мое! Только еще ничего не видно,— ответил Ричард Федорович.

Молодая девушка взяла бинокль и облокотиласьна балюстраду, но через несколько минут быстро опустила руку. Лицо ее тобледнело, то краснело, когда она произнесла нерешительным голосом:

Они едут! Через пять минут ландо будет здесь.Позвольте мне, мама, уйти в свою комнату. Я не могу завтракать с вами, так какне в силах справиться со своими нервами.

Не говоря ни слова, Ксения Александровнавстала и, взяв дочь под руку, увела в ее комнату.

Молись, дорогая моя, и Бог дарует мир твоейдуше, — сказала она, целуя Ольгу. — Но если он пожелает видеть тебя ипроститься с тобой, неужели ты откажешь ему?

Нет, нет, конечно я с ним прощусь; ты послепозови меня.

Когда Ксения Александровна вернулась назад,оба монаха в сопровождении Ричарда Федоровича поднимались по ступенькамтеррасы.

С присущим ему изяществом, которого не моглаотнять у него даже ряса, Иван Федорович подошел к Ксении и крепко пожал ейруку; потом он поцеловал Бориса и детей. С минуту взгляд его блуждал потеррасе, точно он искал кого-то; однако он не задал ни одного вопроса и молчасел за стол. Завязался разговор, но в нем принимали участие только РичардФедорович и отец Алексей, Иван Федорович был задумчив и имел сосредоточенныйвид; Ксения же смотрела на него, с любопытством изучая происшедшую в немглубокую перемену.

По настоянию брата, он выпил стакан чаю смедом и съел немного винограда, но отказался от всех остальных блюд. Поокончании завтрака, он обратился к Ксении Александровне и спросил ее глухимголосом:

Где Ольга? Я хотел бы видеть ее и проститься сней.

Пойдемте! Я провожу вас к ней. Сегодня онаочень была взволнованна. И, вообще, здоровье ее очень меня беспокоит, — совздохом ответила Ксения Александровна.

Иван Федорович опустил голову и последовал заней. Затем, по молчаливому приглашению своей проводницы, он вошел в комнату,где Ольга продолжала молиться перед образом Пресвятой Девы Марии.

При шуме открывшейся двери Ольга быстрообернулась и замерла на месте с нервно сложенными руками. Со времени роковогооткрытия, отец и дочь виделись в первый раз.

Оба слишком понадеялись на свои силы. С минутумонах с настоящим ужасом смотрел на бледное, исхудавшее личико Ольги и на еепрозрачную и дрожащую фигуру. Потом он тяжело опустился в кресло, стоявшее удвери.

С минуту еще Ольга стояла неподвижно, не сводяс него глаз; но услышав его тяжелое, прерывистое дыхание и видя, как дрожит егорука, которой он провел по лбу, молодая девушка быстро бросилась к нему и, упавна колени, прижалась лицом к его монашеской рясе.

Иван Федорович поднял было руку, чтобыположить ее ей на голову, но рука его тотчас же опустилась. Он не смелприкоснуться к этому ребенку, которого не спас его отцовский инстинкт икоторого он обольстил в ночь оргии и бури, не вняв грозному голосу Господа.

Прости меня! — вскричал он глухим голосом.

Ольга схватила его руку и прижала ее к своимгубам.

Уже давно я простила тебя и от всей душимолюсь, чтобы Господь даровал мир твоей душе и силы достойно вынести тяжелоеискупление, которое ты добровольно наложил на себя.

Взволнованный, дрожа всем телом, ИванФедорович привлек к себе молодую девушку и поцеловал ее в лоб.

Будь благословенна, бедное дитя мое! Думай обомне без гнева. Сегодня я прощаюсь с тобой на всю жизнь!

Когда Ольга конвульсивно разрыдалась, онприбавил, с трудом владея собой:

Не плачь, дорогая моя! Не делай мне этот часеще тяжелее! Если моя последняя просьба имеет для тебя какую-нибудь цену,старайся жить и быть счастливой, чтобы меня не терзало ужасное угрызениесовести, что я окончательно погубил тебя.

Не мучай себя такими мыслями! Я буду жить ибуду счастлива, — с внезапной энергией сказала Ольга.

Увлекаемый волнением и признательностью, онвторично прижал молодую девушку к своей груди. Потом быстро оттолкнул ее ивышел из комнаты.

Прощание с другими было коротко. ИванФедорович нервно, без слов, обнял брата и поцеловал Бориса и детей. Толькопожимая руку Ксений, он пробормотал: