I
Стоял холодный и пасмурный сентябрьский день191... года. Хотя было еще только пять с половиной часов пополудни, но ужесумерки спустились над громадной столицей России. Мелкий и частый дождь бил влицо прохожих, обильно смачивая мостовую и панели. Густой и влажный туманподнимался над Невой, катившей свои серые и пенистые волны, заключенные вгранитные набережные.
Во втором этаже большого и прекрасного дома наАнглийской набережной сидели в гостиной три дамы и маленькая шестилетняядевочка.
Одной из этих дам было уже семьдесят лет, ноона была еще так бодра и крепка, что ей нельзя было дать более пятидесяти. Этахудощавая женщина, одетая в черное платье, вышивала в пяльцах ковер,предназначаемый для церкви. В этой работе ей помогала ее дочь, женщина летпятидесяти, худая и суровая, как и ее мать. На бледном и желтом лице ее срезкими чертами, с орлиным носом и с тонкими губами лежало злое и упрямоевыражение.
Первую звали Марией Николаевной Антоновской.Она была вдова одного из высших сановников железнодорожной администрации. Дочьее Клеопатра Андреевна тоже была вдова генерала Герувиль.
Бледный полусвет, царивший в гостиной,принудил обеих дам бросить вышивание, а третью, читавшую у окна роман Золя,закрыть книгу. Одна только девочка продолжала шумно играть с большой прелестнойкуклой, которую она то катала в маленькой тележке, то расчесывала ей голову,беспощадно вырывая волосы.
Меня начинает беспокоить молчание Жана: вотуже три недели, как он не пишет мне ни слова. Не заболел ли он? — сказалаКлеопатра Андреевна, прерывая молчание.
Болен? Полно вам, тетя, беспокоиться из-запустяков! Более всего, что он делает разные глупости и поглощен какой-нибудьлюбовной интригой. Вы сами хорошо знаете, как он легко воспламеняется и как онленив на письма, — говорила молодая женщина, читавшая у окна.
Это была довольно красивая двадцатипятилетняяособа, очень нарядная, кокетливая и очень жеманная.
Право, Юлия, меня очень удивляет, что ты такнесправедлива к своему кузену. Жан не виноват в том, что он так красив, чтоженщины льнут к нему, как мухи к меду. Он слишком умен, чтобы думать опустяках, когда дело идет о такой важной вещи, как брак с Никифоровой, имеющейболее миллиона приданого, — заметила бабушка со смешанным выражением гордости инедовольства.
Тем более, что Жан, слава Богу, пресыщенвсевозможными любовными интригами. В конце концов, я думаю, он не хочет писать,пока дело не будет окончательно решено. Может быть он сразу объявит нам о своемобручении, — прибавила Клеопатра Андреевна. — И если дело это устроится, в чемя, впрочем, не сомневаюсь, я воображаю, как мой бедный мальчик будет счастлив,избавиться, наконец, от зависимости своего брата. Опека Ричарда — вещь оченьтяжелая: со своей буржуазной и мелочной бережливостью Ричард положительно можетдовести до отчаяния человека с утонченными чувствами.
Это правда! Иногда он бывает возмутительногруб. Третьего дня у меня с ним была сцена, о которой я и сейчас не могухладнокровно вспомнить! — вскричала Юлия с пылающими щеками, бросив на столкнигу.
Какими же любезностями он угостил тебя, еслиты так волнуешься при одном воспоминании о них? — спросила Мария Николаевна.
У меня была Иванова со своей" маленькойЛизой, когда пришел Ричард и принес обещанную книгу. Чтобы объяснитьдальнейшее, я должна прибавить, что на Ивановой, только что возвратившейсяиз-за границы, был великолепный костюм, а на Лизе парижская шляпа — верхсовершенства. Вы сами знаете, как Анастаси развита не по летам и как она спервого же взгляда понимает все дорогое и изящное. Представьте себе, что онаотлично оценила шик и оригинальность шляпы Лизы и, как только Иванова уехала,девочка стала умолять меня купить ей такую же. Сначала я отказала, так как унее есть уже две шляпы. Тогда своевольная девочка стала плакать, топать ногой итребовать шляпу, объявив, что изорвет в клочки обе другие. Видя возбуждениеребенка и боясь, как бы сильное раздражение не повредило ее нежному организму,я наконец обещала ей заказать такую же шляпу, как у Лизы. Ричард молча слушалнаш разговор, а потом неожиданно сказал: «С вашей стороны, Юлия Павловна, оченьопасно потакать таким расточительным вкусам дочери. Кто знает, что готовит ейбудущее? Может быть ей предстоит скромная жизнь, многочисленные лишения инеобходимость трудиться, так как у нее нет никакого состояния. Вы должны былибы с детства готовить ее к таким случайностям». Вы понимаете, бабушка, и вы,тетя, как я была возмущена таким любезным гороскопом...
Ты должна была бы ответить ему, что онаполучит в наследство мои бриллианты и что с такой наружностью не доходят долишений нищенской жизни. У нее, конечно, не будет недостатка в претендентах.
Я именно это и высказала ему. Но эта глупаядевочка, голова которой еще полна балетом «Сендрилиона», догадалась перебитьменя, объявив, что она хочет быть балетной танцовщицей, чтобы получать букеты иаплодисменты публики. Ричард не упустил такого удобного случая уколоть мое самолюбие.Он громко расхохотался! «Вот это будет вероятней, чем сделаться великосветскойдамой. Во всяком случае, карьера танцовщицы вполне подходит к характеру ивкусам девочки, из которой вы готовы сделать настоящего демона тщеславия икокетства».
Какая грубость! И все это из-за того, чторебенку захотелось иметь шляпу, за которую, кстати, не ему придется платить, —с презрением вскричала генеральша Герувиль.
В эту минуту вошел лакей и подал ей намаленьком подносе телеграмму.
Клеопатра Андреевна обменяласьмногозначительным и самодовольным взглядом с матерью и племянницей и поспешновскрыла депешу. Но едва она пробежала ее глазами, как бессильно откинулась наспинку кресла. С ней сделался такой сильный припадок удушья, что она не могладаже вскрикнуть. Лицо ее покрылось красными пятнами, и она так сильно замахалаобеими руками, как будто отбивалась от целой дюжины нападающих.
Господи Иисусе! Какое ужасное известие такстрашно взволновало ее! Что такое случилось? — вскричали почти одновременно обедамы, бросаясь к Клеопатре Андреевне, которая, казалось, умирала.
Наконец, после многих бесплодных усилийгенеральша вскричала хриплым голосом:
Жан!.. Жан!..
Жан умер! — вскричала бабушка.
Убит на дуэли! — прибавила Юлия, падая вкресло.
В эту минуту Клеопатра Андреевна вскочилаподобно фурии и, потрясая кулаками, вскричала пронзительным голосом:
О! Если бы только умер!.. Он женился, слышитевы, женился на ничтожной девушке, на нищей... О, нет! Этого я не переживу! О, яне могу перенести этого!..
Вскочив с кресла, она стала бегать погостиной, рвать на себе воротник и кружевную косынку. Наконец, она бросилась напол и стала биться головой о стену, испуская пронзительные крики, перемешанныес истерическими рыданиями, и с силой отталкивая мать и племянницу, которыесначала бегали за ней по всей комнате, а теперь старались удержать ее отпокушения на самоубийство, внушенное Клеопатре Андреевне ее безмерным горем.
