Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Александр то бежал, то падал на снег или прятался за разными укрытиями от пуль и осколков гранат, то стрелял сам или вступал с кем-то в схватку. Всё это было как-то смутно, почти за гранью сознания.
Вокруг всё куда-то хаотично двигалось и мельтешило, и весь этот хаос сопровождался жуткой какофонией.
Но вот в какой-то момент неожиданно настала тишина, и Александр даже сначала подумал, что оглох. Нигде не было слышно ни выстрелов, ни взрывов, ни криков, ни стонов. Все звуки войны исчезли, и это казалось теперь странным и неестественным. Словно фильм стал вдруг немым.
— Всё, товарищ лейтенант, село наше.
Это были самые первые слова, нарушившие тишину, и принадлежали они сержанту Потапову. От них Александр немного пришёл в себя. Он стоял на околице и всматривался в простиравшееся перед ним поле, на снежном покрывале которого кое-где виднелись безобразные серые пятна — тела немецких солдат и офицеров.
Небо обрушило на землю крупные, мягкие хлопья снега, словно оно решило поскорее сокрыть страшные следы разыгравшейся здесь трагедии. А может, они портили пейзаж, и небу было неприятно их видеть.
— Потери есть?
— Есть потери, есть. — Потапов шмыгнул носом. — Трое точно. Может, ещё есть.
— Кто? — коротко спросил Александр, не глядя на сержанта.
— Аниканов, Голдобин и Каримов.
Александр мысленно повторил все три фамилии и только после этого повернулся к Потапову. Лицо Василия было измазано кровью и копотью, а его полушубок выглядел неприглядно — в пятнах грязи и порван в нескольких местах.
— Снимите, товарищ лейтенант. — Потапов, кривясь, кивнул на винтовку.
Александр поднял ствол и увидел на штыке комок какой-то бурой слизи. Сначала он не понял, что это такое, затем сообразил. Кишки! Воткнув винтовку в снег, ногой он снял со штыка отвратительный ошмёток человеческих внутренностей, удивившись, что сделал это слишком уж спокойно. Неужели начал привыкать к виду смерти и убийству?
— Товарищ лейтенант, подойдите сюда! — позвал его от ближайшего дома Золотарёв.
Повесив немецкую винтовку на плечо, Александр вяло пошёл к дому, чувствуя, как тело наливается усталостью. Слишком много физических и душевных сил было затрачено сегодня. В горячке боя это не ощущалось, но сейчас, вероятно, усталость всё-таки стала брать своё.
— Тут это… — Золотарёв замялся. Он выглядел растерянным. — Старушка…
— Какая старушка? — Александр остановился, не понимая, что от него хочет боец.
— Ну… местная. Старушка… Убило её…
— И что?
— Похоронить бы её надо. Дед один остался, и тот едва ноги волочит.
— Где она?
— Да тут, во дворе.
Золотарёв провёл его во двор. Там, возле крыльца, стояло несколько бойцов. Они расступились, и Александр увидел лежащую на снегу маленькую, худую старушонку лет шестидесяти, облачённую в старую, неопределённого цвета кацавейку. Лежала она на спине и смотрела в небо, а над её левым глазом во лбу была тёмная дырочка. Под головой старушки по снегу расплылось кровавое пятно — пуля прошла голову навылет.
Рядом с убитой, на деревянных ступеньках крыльца, сидел тщедушный старичок с жиденькой седой бородкой. Он легонько раскачивался из стороны в сторону и что-то бормотал себе под нос.
— Отец, помощь нужна? — спросил Александр.
Старик посмотрел на него отсутствующим взглядом и промолчал.
— За что же они её? — опять спросил Александр.
— Могёт, они, а, могёт, ваши, — тихо ответил старик и издал протяжный стон.
— Видать, шальная пуля, — предположил Потапов. — Они, дуры, не разбирают, в кого.
Василий произнёс это, скорее всего, чтобы снять с душ пограничников тяжёлый осадок от возможной вины за случайное убийство.
Старик закрыл глаза и заплакал, по его морщинистым щекам покатились слёзы.
Александр хотел было сказать ему что-нибудь утешительное, извиниться, но понял, что любые слова будут сейчас неуместны, так как всё равно не уменьшат горе этого пожилого человека.
— Прасты, атэц, — вместо него сказал Ильяс Давлетгиреев. — Прасты…
Александр подумал о том, что война показала очередную свою неприглядную, злую сторону, и опять ощутил сильную усталость. Захотелось упасть на что-нибудь мягкое и провалиться в глубокий сон или хотя бы просто полежать с полчасика. Но пока что о каком-либо отдыхе не могло быть и речи, потому что предстояло как можно быстрее окопаться на окраине села. Немцы могли в любую минуту пойти в контрнаступление или устроить авианалёт.
— Выкопайте могилу и похороните погибшую, — распорядился он, понуро глядя на плачущего старика…
* * *
Батальон не успел толком отрыть окопы, когда в небе появились тёмные силуэты немецких самолётов. Их было три, и они вынырнули хищными птицами прямо из плывущих на северо-запад снежных туч. Их шасси напоминали лапы, готовые вцепиться когтями в добычу и безжалостно рвать её.
Припомнив занятия, Александр догадался, что это пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87», прозванные «лаптёжниками» и «шарманщиками». Своё первое название они получили как раз за неубирающиеся шасси, а второе — за характерный раздирающий душу рёв, который они издавали при пикировании. Вот и сейчас «юнкерсы» истошно верещали, и от этого звука всё внутри переворачивалось. Это верещание проникало буквально в каждую клеточку организма, и от него не было никакого спасения. Поневоле хотелось зажать уши, чтобы не слышать его.
Александр упал на дно незаконченного окопа и вжался в землю, слушая леденящий кровь рёв приближающихся самолётов. А через пару секунд всё вокруг затряслось от близких взрывов, и на Александра посыпались сверху мёрзлые земляные комья, больно ударяя по плечам и спине.
Когда стало тихо, он привстал на четвереньки и выглянул из окопа, осматриваясь.
«Шарманщики», сделав над полем круг, пошли на второй заход, и пришлось опять падать в ожидании бомбёжки. И бомбы вновь обрушились на головы людей, сея смерть и увечья. Кроме того, «юнкерсы» яростно поливали позиции батальона из пулемётов, таким образом усиливая огневое воздействие.
Всё это повторилось три раза, после чего самолёты быстро убрались восвояси, видимо, боясь возмездия советских истребителей. И действительно, едва они скрылись из вида, вдогонку за ними в небе промчались два шустрых «Ла-5».
— Врежьте им! — крикнул показавшийся из соседнего окопа Потапов. — Дайте по соплям! — Он сжал кулаки, провожая истребители горящим взором.
Александр сел на край своего окопа, достал кисет с махоркой и пачку курительной бумаги, в которой осталось три листочка. Покуривать он начал ещё на границе, после первого боя с бандитами, но тогда делал это крайне редко, только при очень сильном волнении. Теперь же, едва попав на фронт, курить стал намного чаще.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
