Книга Немецкий орден - Эрих Машке

2 апреля 1525 года Альбрехт, еще в качестве великого магистра, прибыл в Краков. 8 апреля был заключен мир с Польшей. Согласившись принести ленную присягу, Альбрехт сохранил Пруссию в границах 1466 года в качестве светского герцогства: она стала его леном. Ничто не связывало его больше с императором и папой. Но теперь герцог имел определенные военные обязанности. Однако для дальнейшего развития прусских земель важно было то, что лен был также пожалован и братьям герцога — маркграфам Георгу, Казимиру и Иоганну: таким образом, в случае смерти Альбрехта Польша как сюзерен не могла претендовать на Пруссию; к тому же, теперь существовали реальные условия для объединения Пруссии с Бранденбургом под властью представителя рода Гогенцоллернов и развития бранденбургско-прусского государства.

9 апреля представители сословий Пруссии дали свое согласие на заключение мирного договора. 10 апреля Альбрехт Бранденбургский принес присягу польскому королю. Один из братьев-рыцарей ордена, покинувший страну после того, как там восторжествовала реформация и Пруссия была отделена от Немецкого ордена, весьма точно описал сцену на рыночной площади в Кракове: «В Кракове на площади поставлен был богато украшенный трон, и сидел там король Польши во всем своем величии, и пришел великий магистр, облаченный в магистерское платье с гербом, и подошел к трону, где сидел король, и упал перед ним на колени. Был он тотчас же поднят и снял с себя орденское одеяние и платье с гербом, и дал ему король иное платье и иное знамя. И принял он прусские земли ордена в лен, и взял маркграф Георг знамя, которое дал король. И дал король великому магистру новый герб, и получил он также титул герцога Прусского и право сидеть рядом с королем».

С этого момента орденское государство перестало существовать. Перелом, к которому дело шло уже несколько десятилетий, наконец, свершился. Позади оказались тяготы политической кабалы, навязанной ордену мирным договором 1466 года, которой тот всячески сопротивлялся. И все-таки будущее было теперь не за орденом, а за герцогом, у которого хватило мужества вступить на новый путь. Хотя смена платья не сделала Альбрехта государственным деятелем: он по-прежнему не был готов к решению крупных внешнеполитических задач. Главная его заслуга в том, что он не стал препятствовать тем процессам, которые охватили тогда его страну и народ, смене веры и повороту в настроении умов, и в том, что он сам, личность, безусловно, яркая по своему духовному и душевному содержанию, являлся одним из наиболее значительных выразителей этой временной вехи.

9 мая 1525 года Альбрехт покинул Краков и торжественно, уже как герцог, въехал в Кенигсберг, где ему предстояло принять присягу представителей сословий. 6 июля 1525 года он официальным мандатом признал свою причастность к реформации. Позднее Лютер писал Георгу фон Поленц, который, будучи епископом Самланда, с 1522 года управлял Пруссией в отсутствие великого магистра и в 1523 году провел первую евангелическую рождественскую службу в Кенигсбергском соборе: «Взгляни на чудо: полным ходом, на всех парусах спешит в Пруссию Евангелие!».

Теперь, когда не было больше орденского государства, нужно было снова обратиться к вере, некогда его породившей. Три столетия назад жажда рыцарского служения воплотилась в общину: рыцарь-христианин жил и умирал здесь, готовый пожертвовать собой ради веры. Новая государственность тоже нуждалась в этом животворном источнике. От общины эстафета перешла к одному человеку, он принимал теперь решения, следуя прежним заветам и сообразуясь с собственной совестью. И момент рождения орденского государства, и момент его гибели были освещены верой, и гибель означала начало новой жизни. В будущем, как и в прошлом, тоже нужна была рыцарская стойкость и отвага. И когда один источник, питавший некогда Немецкий орден, начал иссякать, Альбрехт, не забывая «распахнуть двери Евангелию и, как подобает рыцарю Божьему, остерегаться бегства с поля боя», повел свое государство к другому животворному источнику, из которого черпала свои силы Реформация.

С началом Реформации, которая перекинулась уже на Литву и Польшу, немецкая Пруссия снова взяла на себя миссию, которую некогда выполняло государство Немецкого ордена. Ведь дело ордена служило не только интересам Германии, защите империи и расширению жизненного пространства для немецкого народа: прививая северо-восточным землям новый образ жизни, он выполнял миссию, возложенную на культуру Запада, и оттеснял Византию. Расцвет немецкой культуры в прусском государстве служил его ближайшим соседям примером для подражания, стимулируя их культурный рост.

Эти достижения, которые орден демонстрировал на западе и на востоке Германии и народам восточных земель, не были заслугой отдельных людей. И дело не только в том, что над этим трудились многие поколения братьев. Важно, что над этим трудилась община, люди, объединенные одной и той же целью. За три века Немецкий орден проделал уникальный исторический путь. И все эти три века, как, впрочем, и позднее, он сохранял свой общинный характер, уживавшийся в нем, как в настоящем государстве, со стремлением к величию и власти. Минула пора первых побегов и цветения, пора созревания и пора зрелости, для прусского государства наступил смертный час. Потом на месте орденского государства возникла новая жизнь. Имя же Пруссии, которое герцог Альбрехт сберег, связав его с домом Гогенцоллернов, никогда не утратит своего блеска, напоминая грядущим эпохам о непреходящей миссии немецкого народа на востоке, что никогда не будет утрачена.