Лиру было радостно от этих воспоминаний. Его только немного удивляло, отчего память о детстве пробудилась именно сейчас. Не иначе все дело в чудесном снадобье ангела.
Они дошли по тропинке до опушки, быстро пересекли шоссе, миновали картофельное поле…
Дальше начиналась давно заброшенная мусорная свалка, и Лир не ожидал именно здесь услышать от ангела:
– Вот мы и на месте.
– Мы шли на свалку? – уточнил Лир.
Ангел многозначительно поднял палец.
– Это особая территория, друг мой. Скоро поймешь, почему она особая.
А понять хотелось невыносимо. Лир чувствовал себя мальчишкой, который ждет не дождется момента, чтобы развернуть подарки, оставленные на Новый год под елкой. От предвкушения даже в животе защекотало.
Дошли до центра свалки. Ангел поднял руку, и тут же из-за мусорных куч начали выходить карлики. Сначала их фигуры выглядели размытыми, будто сотканными из тумана, но с каждой секундой они обретали четкость. Как огромные бледные пауки, уродцы двигались среди хлама, серебристый блеск в их рыбьих глазах становился все ярче и ярче.
Лир вспомнил, что четверо из этих крысенышей утащили из убежища весь сахар. Решил, что позже отыщет их и накажет. Эта мысль вызвала улыбку, как-никак планы на будущее, которые раньше он не решался строить.
Карлики без всякого приказа принялись стаскивать в кучу обломки досок, куски картона.
– Для обряда нужен костер, – пояснил ангел, сложив руки на груди.
– Обряда?
– Ну да, все ради тебя, Андрей Петрович. Сегодня твой день. Хватит, настрадался, пора получать заслуженную награду. Волнуешься?
– Не то слово.
Лир представлял, что скоро станет ближе к Скитальцу, ближе к миру темных тайн. Эти мысли будоражили разум. Он повторил про себя слова ангела: «Хватит, настрадался». И восторженно добавил: – «Я заслужил это! Да, черт возьми, заслужил!»
Один из уродцев откуда-то достал зажигалку, поджег кусок картона. Скоро костер полыхал вовсю.
К ангелу подошел одноглазый карлик, передал ему красную папку, перевязанную тесемками.
– Здесь, Андрей Петрович, твое будущее, – ангел бережно провел пальцами по папке. – Новая жизнь. Вот честное слово, я сейчас волнуюсь не меньше тебя, – он развязал тесемки.
Лир затаил дыхание. Ему казалось, что все вокруг замерло: карлики, пламя костра, само время. Только не изящные руки ангела – тонкие пальцы подцепили створ папки и медленно раскрыли ее.
Внутри оказался бумажный лист, полностью исписанный цифрами, буквами и геометрическими фигурами.
– Мой шедевр, – тихо с благоговением произнес ангел. – У меня ушло несколько лет, чтобы составить эту формулу. Кропотливая работенка, скажу тебе… очень кропотливая.
Лир кивнул, позабыв все слова на свете. Вытаращив глаза, он смотрел на бумажный лист.
– Итак, Андрей Петрович, ты готов?
Снова кивнул, чувствуя, что вот-вот прослезится от переизбытка эмоций. А потом сумел-таки произнести:
– Да. – И смелее: – Да, я готов, готов!
– Отлично, тогда мне нужна твоя кровь, капелька, не больше.
Одноглазый карлик протянул булавку, которую Лир схватил и сразу же, не раздумывая, вонзил в указательный палец. Даже боли не почувствовал. А потом упрекнул себя за отсутствие выдержки, ведь для него это великая церемония, все, конечно же, нужно делать с достоинством.
– Приложи палец к листку, – велел ангел.
Приложил, но, взяв себя в руки, сделал это торжественно, как если бы ставил подпись под документом, от которого зависела судьба человечества.
Ангел, в сопровождении одноглазого карлика, проследовал к костру, обошел его, тихо повторяя:
– Я – это ты, а ты – это я… Я – это ты, а ты – это я…
Оторвал от листка кусочек и бросил его в огонь.
– … Я – это ты, а ты – это я…
Ангел рвал свой шедевр, бумажные клочья летели в гудящее пламя, вспыхивали и сгорали. Лир и карлики смотрели на это завороженно, будто на проявление чуда.
Когда огонь сожрал последний кусочек бумаги, ангел произнес:
– Вот и все.
Подошел к Лиру.
– Я – это ты, а ты – это я. Мы одно целое. Мое тело деревенеет, но я чувствую боль. Мое сознание ясное, оно не затуманится никогда.
Лир прошептал заторможенно:
– Я – это ты…
Он ощутил тяжесть во всем теле. Попробовал поднять руку, но не смог. Почувствовал себя безвольной куклой, способной лишь моргать и мычать от недоумения.
– Ну что, старый мудак, дождался заветного дня? – зло сказал ангел.
Лир не узнал его голоса. Это был чужой голос, совершенно изменившийся. Но почему? Почему снова «старый мудак»? Почему тело одеревенело?! Какая-то ошибка, все это большое недоразумение! Или ангел так шутит? Точно, он всегда любил пошутить. Сейчас рассмеется и скажет: «Прости, Андрей Петрович, не удержался». А потом закончит обряд. Как надо, закончит!
Но ангел не рассмеялся. Он ткнул пальцем в грудь Лиру, и тот грохнулся на спину как бревно. Карлики радостно завопили, а одноглазый уродец победоносно вскинул костлявую руку и пронзительно заулюлюкал, словно индеец, вырывший топор войны.
Воздух вокруг ангела задрожал. Лир видел, как исчезают, будто растворяясь, крылья. Призрачное сияние меркло, на безликом лице проявлялись нос, глаза, губы. Морок проходил, предоставляя взору того, кто скрывался за иллюзорным образом ангела.
И Лир знал этого человека, знал очень хорошо.
– Ну, и как тебе сюрприз? – усмехнулась Ольга. – Ничего так сюрпризик, скажи?
– Ты-ы?! – прохрипел Лир.
– Ага, это всегда была я. Даже не представляю, что сейчас в твоей тупой башке творится, небось думаешь: все это бред какой-то, бред, бред, бред! А действительно, как такое возможно? – Ольга склонилась над ним и подмигнула, – Ангел оказался бывшей соседкой, сплошное разочарование, – похлопала его по давно небритой щеке. – Видел бы ты сейчас свою рожу.
Лир сглотнул сгустившуюся во рту и ставшую вдруг горькой слюну. В голове творился хаос, вопросы мелькали как вагоны скоростного поезда. И да, локомотивом был «Как такое возможно!». Шок вызывало даже не то, что ангел оказался человеком, – как раз об этом Лир догадывался, – а то, что он оказался Ольгой, женщиной, которую в Сорокино считали избалованной наглой штучкой. И его до дрожи сейчас пугало, что настроена она далеко не дружелюбно.
– Отличный сегодня денек, – сказала Ольга, глядя, как один из карликов сунул в костер железную арматуру. – Отличный и… долгожданный. Утром из дома вышла и чую, в воздухе что-то такое едва уловимое. Теперь понимаю, это запах перемен. Странно звучит, да? – Она подняла руку со сжатым кулаком и, плохо подражая Виктору Цою, пропела: – Перемен – требуют наши сердца! Перемен – требуют наши глаза!.. – Карлики захлопали в ладоши, прыгая возле костра. – В нашем смехе, в наших слезах и в пульсации вен… Перемен… мы ждем перемен! – она поклонилась, удостоившись новой порции аплодисментов.
