Мы с Б3 вместе вышли из кафе.
– Может быть, вам стоит прийти завтра, – сказала она. – Брайони немного раздражена.
Она имела в виду Б1.
В обычной ситуации я бы расслышал намек на то, что мое присутствие нежелательно. Но здесь речь шла о науке. Удобно иногда не уметь вдаваться в тонкости.
Когда я вернулся, как раз прибыла группа из тринадцати женщин. Б1 и Б2 не обращали на меня внимания, но одна из новоприбывших (возраст около тридцати пяти, ИМТ двадцать шесть) заговорила со мной.
– Вы – символический мужчина? – спросила она со смехом.
Я ответил словами Дэвида Боренштейна:
– Наш декан направил меня в этот проект для того, чтобы убедиться, что лесбийские принципы не влияют на чистоту эксперимента.
Она вновь рассмеялась, как мне показалось, беззлобно.
– И что вы сделали, чтобы заслужить такую работу? Переспали с дочкой декана?
Б1 прервала наш разговор и указала на женщину с ребенком в коляске среднего качества:
– Когда ее ребенок проснется, эта женщина будет с ним играть, а мы замеряем уровень окситоцина. Она зачала без участия мужчины, и мы наблюдаем рост окситоцина у ребенка, когда она с ним играет. Точно так же, как в случае с отцами в израильском исследовании.
– Но в израильском исследовании, – продолжил я, – отсутствовала контрольная группа, состоящая из посторонних ребенку мужчин или женщин, поэтому данные о том, что мужчины и женщины должны обязательно быть родителями или опекунами, чтобы уровень окситоцина рос, отсутствуют.
Она посмотрела на меня в точности как Рози, когда та хотела сказать кому-нибудь: «Заткнись». Я подозревал, что именно эту мысль Б1 и хотела до меня донести. Но ситуация была иная. Честность и прозрачность – вот два кита, на которых стоит наука.
– Что случится с окситоцином ребенка, если с ним будут играть мужчина или женщина, которые ему не родственники? – спросила Дружелюбная женщина.
– Вот именно! – сказал я.
Б1 прервала меня:
– Это не является предметом исследования. И мы не можем допустить, чтобы посторонние мужчины приходили сюда и дотрагивались до детей.
Ребенок в коляске заплакал. Надо было действовать быстро, прежде чем с ним начнут играть или обнимать его. Я подскочил к коляске.
– Не возражаете, если я поиграю с вашим ребенком? – спросил я мать. – Я член научной группы, и у меня есть разрешение полиции на работу с детьми.
Она улыбнулась.
– Думаю, нет. Я полагала, что я буду играть, но пожалуйста. Если он вас не испугается.
Я не представлял, как могут реагировать маленькие дети на крупного взрослого мужчину. Я никогда не брал их на руки, кроме, возможно, моего брата Тревора. Я смутно помнил, как мать дала мне его подержать. Кажется, я постарался вернуть его как можно скорее.
Я понимал, что важно не уронить и не напугать ребенка. Обе проблемы я решил за счет того, что лег на спину и в таком виде принял ребенка из рук матери. Я придержал его, и он пополз по мне. Реакции физического отторжения у меня не возникло. Это было очень забавно, а ребенок довольно смеялся. Остальные женщины фотографировали нас. Так продолжалось минуты две, затем я огляделся в поисках Б3. Я помахал ей рукой, и она выключила видеокамеру.
– Возьмите пробу, пожалуйста.
Я чувствовал, что окситоцин повысился у меня, но важны были показатели ребенка.
– Нет, – сказала Б3. – Это нарушение протокола.
– Ошибка, – ответил я. – Протокол изменен таким образом, чтобы не исключать случайные данные, раз уж это исследовательский проект. В противном случае протокол не получит одобрения медицинского учреждения.
Дружелюбная женщина улыбалась и кивала.
Б3 взяла пробу слюны у ребенка. Его мать разрешила нам еще минуту поиграть.
Заказанную мной коляску доставили в мое отсутствие. Рози ее распаковала и теперь настаивала, чтобы мы ее вернули.
– Дон, ты же знаешь, я не блондинка какая-нибудь, которая убивается, чтобы у ребенка все было в оборочках и рюшечках, но это что-то военно-промышленное… Это танк какой-то. «Хаммер» среди детских колясок.
– Это самая безопасная коляска в мире.
Я не преувеличивал. Базовая модель была самой безопасной из того, что имелось в продаже, и я заказал еще ряд дополнительных опций. Я был уверен, что Бад останется невредим, если коляска перевернется, столкнется с автомобилем, движущимся на низкой скорости, особенно если он или она будет носить шлем, приобретенный мною в качестве сопутствующего аксессуара. Единственные недостатки коляски, на мой взгляд, заключались в увеличенных размерах и затрудненном доступе к ребенку. Не считая, конечно, цены.
– Ее внешний вид важнее безопасности? – поинтересовался я.
Рози проигнорировала мой вопрос.
– Дон, я ценю твои усилия. Очень ценю. Но просто это не твое. Ты не специалист в том, что касается маленьких детей. Твое – это детские коляски, особенно большие металлические коляски, снабженные резиновыми бамперами.
– Не знаю. Я обладаю одинаково ограниченным опытом в обеих сферах.
Мои шансы на то, чтобы приобрести новый опыт, участвуя в проекте «Матери-лесбиянки», выглядели все более сомнительно. Предложенное мною изменение в протоколе исследований, предполагавшее, что каждый ребенок должен пройти через процедуру «ползание по Дону», должно было быть одобрено матерями. Первый успех стал последним, так как остальные отказались. Я дал Б2 и Б3 свой номер на случай, если кто-нибудь передумает.
– Не ждите звонка, – сказала Б2.
Но Б3 прислала СМС с текстом: «Окситоцин зашкалил после взаимодействия с вами. Самый высокий результат в игровом взаимодействии. А вы даже не опекун!»
Имелось в виду, что мой пол повлиял на результат, но единичный пример был важен только как стимул для продолжения поисков.
Б1 отправила Дэвиду Боренштейну письмо по электронной почте, не поставив меня в копию.
– Просто просмотри, – сказал наш декан, показав на экран компьютера.
Я не умею просто просматривать текст. Это означает, что ты пропускаешь какие-то слова. А что, если я пропущу частицу «не»? Письмо было длинным, но я отметил присутствие в нем таких слов, как «непрофессиональный», «вредный» и «бесчувственный».
– По сути, она хочет, чтобы я отстранил тебя от участия в проекте. Они не будут учитывать единичный результат, полученный в нарушение протокола. По их мнению, он был не случайным, а стал результатом преднамеренного вмешательства, и так далее и тому подобное.
– Она сообщила, в чем заключался результат?
– Она дала понять, что они его не проверяли. Как же, как же. Если бы уровень окситоцина оказался низким, она бы из шкуры вон вылезла, чтобы зафиксировать это.
