Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Это даже не внуки — правнуки, а может быть, и праправнуки тех, чьи имена на мраморных досках уже затуманивает время. Историю боев за Холм знают — слушали рассказы старших, знают работу музея, в городе несколько монументов партизанам, воинам, Героям Советского Союза. Мальчики глубинки! Учат в школе историю. Но еще не задумываются и не понимают, что их собственная история, история государства начинается у порога их собственного дома.
Холм. Воинский мемориал 1941–1945 гг. Пять тысяч имен
Со временем до них дойдет, что крупинки малых действий, отношений с окружающими, незначительные бытовые события, суммируясь, отпечатываются в сознании твоем, твоего соседа по парте, по подъезду. Обрастая как снежный ком отдельными кристалликами мыслей, поступков, все эти малости формируют то, что принято называть уже высокими словами — отношением к Дому, к Малой Родине, к родной земле. Все эти высокие слова в обиходе не звучат, мы даже стесняемся их произносить. Но вот приходит какой-то час, какой-то момент, и уже без всякого анализа высоких понятий, захватив только паспорт, спешит в военкомат записываться добровольцем на фронт — враги у стен твоей страны, или машет провожающим из окошка поезда, уходящего на целину, в Сибирь, на БАМ, на строительство Транссибирской магистрали,[1] или человек бросает сумку через плечо и уходит в ночь, чтобы стать кольцом вокруг Белого дома в Москве. И это уже не просто поступки — это шаги в Историю — Историю Твоего государства, Твоей Родины.
Время — лучший историк воздаст через много лет должное всему и всем. Расставит оценки человеческим поступкам, мыслям, действиям, создаст ткань Истории, которую наследуют дети, внуки, их дети, ту историю, которую они будут учить в школе.
Фрагменты жизни уходящих поколений приобретают весомость именно в силу их кажущейся обыденности для непосредственных участников событий и огромной значимости для тех, кто создает историю сегодняшнюю: «А я бы смог? А где мое место сегодня?» Как поступают обычные люди в необычных условиях и почему так поступают?
История начинается от порога твоего дома. Вот так и стайка мальчиков у монумента рядом с военкоматом. Но все это говорю им другими словами и без назиданий. Счастья вам, дети!
История — самая продажная, конъюнктурная из наук. Ее пишут, переписывают, извращают, уродуют, дополняют. История той же Отечественной войны уже знает несколько редакций, написанных в угоду то одним генералам, то другим начальникам — искажения, передергивания, несовместимость оценок. И, наверно, среди архивных документов войны особенно существенными для истины могут оказаться фронтовые письма, записки, воспоминания ветеранов, непосредственных участников событий, тех, кто физически прополз эти тысячи километров Войны до Победы. В этих записках бьется живой пульс Истории. Книг о войне написано уже, наверно, тысячи, но чем дальше, тем больше вскрывается, выясняется о Войне то, что замалчивалось, искажалось, героизировалось, канонизировалось вопреки правде. Война несправедлива во всем: кому — незаслуженный почет, кому — безверие «пропавшего без вести».
Когда перед глазами мелькают кадры фронтовой кинохроники, становится иногда страшно до холода внутри: бегущие в атаку, стреляющие из окопов, падающие — их больше нет… Игорь прошел сквозь это, прополз на брюхе, слушая свист пуль, снарядов, лез через болота. И все время — на передовой! В разведке! В боях! И психика все это выдержала и в воспоминаниях оставила только терпимое ею, не самое страшное, как говорил он. Страшное память усиленно заталкивает в самые уголки сознания, чтобы с таким багажом можно было жить. До чего человек живуч! А пройдя через огонь, он становится мудрее, добрее. Человек как бы приподнимается над житейской суетой, мелочностью, мельтешением. Особенно остро я это почувствовала году в 65-м в Норильске, у людей, долгие годы проведших на другой войне, за колючей проволокой. Неожиданное ночное застолье — был повод. Вокруг сидели не седые, тертые жизнью, а оставшиеся в живых мальчишки — пели лагерные песни: «…мы осенние листья, нас ветром сорвало…», шутили, вспоминали… И сколько тепла, доброты было в них! Самое страшное было вычеркнуто из их памяти. А было бог знает что — и восстание, и имитации расстрелов, пеллагра и т. п. и т. п. Но эти люди истово любили жизнь.
До чего же стойки люди! Далеко не все и далеко не везде. Но есть в любом народе упорный в своей мудрости костяк. Есть и сейчас. Но он как бы таится до времени. Как бы не извели все это сегодняшние… Сейчас не столько тяжело, сколько противно. На том же телеэкране объевшиеся морды, бегающие глазки, вранье, искусственная бодрость и веселье. И очень редко что-то от души, искреннее. И деньги, деньги… международная плесень на людях. Все подчинено им, все работает на них, когда-то они сгинут…
Бог мой, сколько же досталось фронтовикам! Многое, что скрывалось, открывается, рассекречивается только сегодня, в том числе и подвиги. Первый таран — Иванов — в первый день войны, бросок на амбразуру — студент из Ленинграда. Таран Гастелло был совершен его погибшим однополчанином, что выяснили только что. Подмосковный бой 28 панфиловцев, канонизированный по материалам журналиста Кривицкого, происходил совсем не так — оставшиеся в живых после боя не только не были отмечены славой, но вынуждены были годы молчать. Первое знамя на Рейхстаг из шести заготовленных водружали разведчики из взвода Сорокина, в том числе Григорий Булатов, с последующей трагической судьбой, как тот же подводник Маринеско, как многие другие. Но все канонизировано, и попробуй, докажи.
Но службам пропаганды было не до объективности, хватали — что под рукой, что нужно было в данную минуту, а обратного хода не было. Конечно, героика эпизодов была нужна, но по судьбам настоящих героев. В гигантской каше войны всплывало и до сих пор всплывает бог знает что. История дробилась, перемалывалась, мифологизировалась. Кто бы знал, за исключением двух-трех историков, что битвой под Москвой руководил Власов, а не Жуков, за что и был произведен в высокие звания, награжден. А Жуков удостоен портрета в газете как участник операции. И т. д. и т. п. Но памятники, мифы существуют и они, наверно, нужны живым.
Большевизм, ухватив краешек общечеловеческой сути, разрушил историю, распалась связь времен. Отучили от истории, отлучили от нее. исказили. Чего стоит тезис о том, что история начинается с октябрьского переворота. Перечеркнуть историю народов России — большего злодейства трудно придумать. Людям плохо и очень без опоры на прошлое, без оглядки на пращуров, без соизмерения своих действий с прошлым, нужен масштаб, критерии, как и каждому человеку в отдельности. Восстанавливается это все с трудом с огрехами, с вольными и невольными искажениями.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
