Лишь когда Носящие духовки подоспели на выручку, Красные Сапоги удостоверился в победе — но велел отступать обратно к Антиохии. Мы поплелись к Оронту, а воздух был пронизан скорбью, дымом погребальных костров и женским плачем.
Люди Бранда угрюмо зализывали раны, но по крайней мере им удалось забрать всех своих убитых и раненых. Люди же Скарпхеддина бежали, а те, кто уцелел, вынужденно возвращались на страшное поле и разгоняли стервятников под несущиеся им в спины проклятия женщин, которые искали своих мужчин. Такая победа хуже поражения, ибо предвещает новую схватку.
Мы пришли в наше становище все пыльные, в крови и изможденные, некоторые даже блевали по пути и загадили себе бороды. Какие-то «зайцы» решили, что могут над нами позубоскалить, и мы восприняли это как избавление. Финн, дуя на саднящие костяшки пальцев и вопя им вслед, в конце концов рухнул навзничь, слишком уставший даже для того, чтобы запалить костер. Ботольв молча отпустил монаха, которого волок за собой на поводке, и плюхнулся наземь.
Так мы и сидели, кто на корточках, кто на заднице, понурив головы и стараясь справиться с болью в душе и тучами мух вокруг. Такими нас и нашел Гизур. Оказалось, Один никак не может успокоиться.
— Козленок пропал, и Радослав с ним, — сказал Гизур. — Скальд Скарпхеддина, Харек, говорит, что чародейка держит их в каком-то потаенном месте, вроде бы в шумерском дворце, к северу от города.
10
Начинало светать. Мы затаились в узкой расселине между скалами, где торчали изъеденные ветрами обломки, напоминавшие очертаниями высокие и тощие грибы. Меня со всех сторон окружали люди, но мнилось, будто я остался один-одинешенек в некоем огромном чертоге с колоннами, а песок тускло серебрился в свете луны. Заря Фрейи, ночь, светлая, как день.
Серебряные лучи отбрасывали длинные тени на зазубренные скалы, вонзались во мрак, проскальзывали в трещины, словно обволакивали нас, превращая в подобия жутких синих призраков, и гладили поверхность ручья. Ворон беззвучно спорхнул с плеча Сигвата и полетел прочь, будто играя в прятки с луной.
Ловушка, конечно, но мы об этом догадывались. Главное — знать, как из нее выбраться, верно подметил Хедин Шкуродер. Уж ему ли, опытному охотнику на волков, не знать, каковы ловушки? Потому мы вежливо прислушивались к его словам, пускай самым полезным из сказанного им были сетования на происки врагов.
— Слишком большая, — хмуро признал он. — Как если бы медвежий капкан на волка поставили, ежели плевать на шкуру.
Мы закивали, каждый из нас понял, что он имеет в виду. На волка охотятся с мясом и гибкой деревяшкой не длиннее пальца, заостренной с обоих концов. Стянутую кишкой в петлю, эту деревяшку заталкивают в мясо, волк ее проглатывает, кишку у него в брюхе разъедает, и деревяшка распрямляется, разрывая серому чрево. Такого волка очень просто выследить по кровавой рвоте, а умрет он скоро, и его драгоценная шкура не пострадает.
Да, меткое наблюдение, вот только не слишком ли мы льстим чародейке?
— Разыскивай они дорогу к кладу Аттилы, — проворчал Финн, — почему не воспользовались сейд? Разве не проще вызнать все колдовством?
— Может, и пробовали, но у них ничего не вышло, негодные из них колдуны, — отозвался Сигват.
Мне припомнилось, как Свала рассказывала, что видела Хильд, и тут я сообразил, что они и вправду колдовали и наткнулись на Хильд, стерегущую этот путь, столь же свирепую, как и при жизни. Я озвучил свои мысли, и те побратимы, кто помнил ее, согласились со мной.
Свала и мать Скарпхеддина — этого уже достаточно, пусть сила сейд поддается обузданию, да и не дурная она сама по себе. Но были еще Скарпхеддин и его дренг, те люди, что состояли при нем, ведомые клятвой и подаренными кольцами. Его людей посекли в сражении, женщины до сих пор омывали и хоронили тела, а три десятка или около того уцелевших сплотились вокруг ярла, с отчаянием тех, кто видит, как их удача тает на глазах.
Я пошел к ярлу Бранду и вывалил на него все подробности, не стал скрывать даже того, на что именно зарился Скарпхеддин. Бранд, худой и будто прозрачный в неровном мерцании факелов, погладил вислые усы и настороженно оглядел меня с головы до ног, а блики пламени дробились в серебре на его руках.
— И ты поведаешь ему, где сокровище? — спросил он негромко.
— Нет, господин, — ответил я, ощущая струйку пота на хребте, — конечно, нет. — Это не была ложь, ведь рунный меч далеко. — Однажды мы шли этой дорогой, но она вела к гибели в Травяном море.
— Да, ты говорил. — Бранд помолчал, потом усмехнулся. — Я тоже слыхал о кладе Эйнара. Отличная сага. Мне он виделся безумцем, неистовым, как свора разъяренных псов, и похоже, что я был прав, ведь ходят слухи, что он и большинство его людей погибли.
Я тоже улыбнулся, прямо-таки обмякнув от облегчения. Один, пусть и дальше так думает. Ну попусти нам, ты, одноглазый ворон предательства…
— Я помогу вам, — продолжил Бранд, — но вы должны помочь мне.
Торгуется. Что ж, торговаться — это по мне.
— Я помогу вам одолеть Скарпхеддина, ради его людей, если уж на то пошло, — пояснил он. — Вскоре мне предстоит отбивать мои земли, и я заберу его людей, когда он умрет.
Я моргнул. Бранд произнес эти слова так небрежно, словно ставил в известность, что притязает на старый рог Скарпхеддина. По правде говоря, Скарпхеддин сам себя прикончил в бою, а теперь ярл Бранд готов забрать все, чем владел старик, в том числе и уважение Великого Города.
— Еще я позволю твоим людям забрать броню павших, она вам понадобится в поисках Старкада и его товарищей, — добавил Бранд, а затем мрачно кивнул. — Вашу затею я одобряю, но чудится мне, что рано или поздно ты подпалишь себе задницу. Впрочем, дело твое.
— Именно так, — откликнулся я, слегка напуганный этим. Будь речь только о розыске пропавших побратимов, я бы крепко подумал, прежде чем ввязываться в такое, — но, конечно, я не мог открыть Бранду, что ищу меч и тайный путь к сокровищу Аттилы.
— От вас мне нужно, чтобы вы прикончили Старкада. Убейте его. И принесите мне его голову в доказательство — надеюсь, к тому времени она не слишком провоняет. Или гривну ярла. Он оскорбил меня, а я никому этого не спускаю.
— Он человек Харальда Синезубого, — сказал я, прикинув, что будет нечестно умолчать, но Бранд только пожал плечами.
— Синезубый знает, чем можно пожертвовать. Два драккара и горстка воинов со снаряжением — невелика цена, а ему нынче не до нас. Я слышал, он глубоко увяз в распрях с саксами. Поверь, он и думать забыл о человеке, что сгинул с глаз уже два года как.
Я ушел, проглотив собственные страхи, понимая, что Бранду суждено обрести величие, ибо он едва ли ощущал тяжесть золотой рунической змеи на шее. Люди называли его Офегом, некоторые греки приноровились так говорить следом за северянами, решили, что это его имя, означающее «долгожитель». Но на самом деле это слово значит «тот, кто не отмечен судьбой», и ярлу Бранду это имя подходило как нельзя лучше.
