И он потянул Шуру за руку. На пляже сидел народ, но купающихся было немного.
– Вон, глядите! – Борцов показывал рукой в сторону моря. – Ну, видите?
Шура вгляделся. На поверхности воды неуклюже покачивалось несколько тел. Одно из них, наиболее массивное, оказалось Ларисой. Шура проговорил:
– Во дает!
Получилось слишком патетично, но Борцов не заметил. Он таял от умиления и восторга, так, будто Лариса была единственной, кого выталкивали воды Мертвого моря. Лариса тоже их увидела, замахала рукой. Центр тяжести сместился, и она перевернулась на живот. Хаотично задвигала ногами. Борцов заволновался. Гришка хмыкнул. Шура сделал страшные глаза. Тот разом посерьезнел.
Лариса вышла на берег, отряхнулась, поморщилась:
– Ой, не могу, щипет как! Шурик, молодец какой, что приехал. Привет, Гришенька!
Борцов строго сказал:
– Ну-ка, бегом под душ!
– Ой, уже бегу!
И она двинулась к душу, широко расставив ноги, чтобы они не терлись друг о друга. Борцов пояснил:
– Вода соленая. Жуть!
Шура спросил:
– Как продвигается лечение?
Борцов смутился, но быстро нашелся и заговорил в обычной манере:
– На высшем уровне.
Сидели в маленькой кафешке на берегу. Шуре было непривычно сидеть в этом месте и в этой компании. Когда-то он и мечтать о таком не мог, а сейчас захотелось в московскую квартиру, за круглый родительский стол. Они там всегда собирались, когда родителей не было дома.
Борцов сказал:
– А ваш Шарон молодец! Не болтает, как другие.
– В каком смысле?
– Сказал, отдаст арабам территории, – и отдает.
– А… Это да. Героическая личность. Войдет в историю.
Борцов насторожился:
– А что ты имеешь против?
– Я?
Шуре очень хотелось свернуть этот разговор, но Борцов наседал:
– Я понимаю, это неприятно. Но кто-то должен взять на себя ответственность… И к Израилю будут по-другому относиться.
– К Израилю всегда будут одинаково относиться.
Борцов воодушевился:
– Не скажи! Это же не ваша земля! Вот арабы и бесятся. А так и они присмиреют.
Шура засмеялся:
– Присмиреют они. А чья эта земля, Вадик?
Он чувствовал, что заводится и надо остановиться.
– Как чья? Почитай историю. Это исконно арабская земля.
– Это твоя история. Ты представь, что сделает Путин, если к нему однажды приедет какой-нибудь татаро-монгольский президент и скажет: «Знаешь, Путин, пятьсот лет назад район Орехова-Кокосова принадлежал нам. Так что, будь любезен, верни территорию, а то хуже будет». Знаешь, куда Путин его пошлет? Вижу, что знаешь. И будет прав, между прочим.
– Но это совсем другое.
– Нет, это то же самое. Просто то, что позволено всем, не позволено евреям. Мир, понимаешь ли, возмущен. Ну, и хрен с ним, с этим миром. Главное, чтобы евреи уважали сами себя. А добрый дяденька Шарон решил миру потрафить, вот, мол, мы какие демократичные. И ради этого выгоняет своих сограждан из их домов. Это их дома, Вадик!
Борцов покачал головой:
– Какой ты стал сионист… А вот, между прочим, Лешка Берлин крестился. У нас класс собирался в прошлом году. Я от тебя привет передал. Все спрашивали. У Лешки сын родился, и жена решила его крестить. Вот и Лешка заодно покрестился.
Шура сказал:
– Я страшно за него рад.
Борцов будто этого и ждал:
– Вот видишь, какой ты! Только себя признаешь. А чужое желание не уважаешь!
– Почему, я признаю, но уважать не могу. Извини. Вот если бы ты крестился, понял бы и разделил.
Борцов обрадовался:
– Значит, человек не может выбирать?
– Смотря что. Здесь уже за нас выбрали. Нам с Лешкой, к сожалению, не повезло. Мы родились евреями и ими умрем. Ну что теперь сделаешь?
– Знаешь, это все гордыня. Евреи тоже не идеальные. Ты же сам жаловался.
Шура вздохнул:
– Возможно. Тут своего дерьма хватает. Только с тобой я это не буду обсуждать, потому что для того, чтобы об этом говорить, нужно, раз, быть евреем, два, пожить в Израиле. Как только будешь и поживешь, приходи – обсудим.
На обратном пути Гришка спросил:
– А что же делать?
– С чем?
– Ну, со всей этой хренью, что здесь творится.
– Ой, Гриша… Это вопрос… Здесь предлагают ждать Мессию. Я пока другого выхода не вижу.
Шура посмотрел на часы. Было полпервого ночи. Страшно хотелось покурить, но он боялся разбудить Марину. Они были вдвоем в квартире. Гришка ушел к бабушке и остался ночевать. Через два дня они уезжали, а он так у нее и не погостил, и она обижалась. С Мариной они так толком и не поговорили, и он боялся этого разговора и ждал его. Он уже было решил встать, но услышал шаги в коридоре. Марина вошла в комнату и села к нему на кровать:
– Не спишь?
Он не ответил.
– Душно у тебя.
– Включить мазган?
Она засмеялась:
– Ты уже так говоришь, будто с Могилева.
– Я из Черновцов.
– Почему из Черновцов?
– Так мне сказали авторитетные люди.
Марина села поудобнее, и Шура замер и боялся пошевелиться.
– Гришка сказал, тут Борцов с супругой на отдыхе?
Как же он забыл предупредить? Ну ладно, теперь не страшно, все скоро уедут, а там не до того будет. Там другая жизнь.
– Марин, может, ты хоть сейчас объяснишь, что вы с Борцовым не поделили?
Она задумалась, потом сказала:
– Мне с ним делить нечего. Просто мне всегда обидно было, что ты перед ним пресмыкаешься, а он и есть ничто. То ли баба, то ли мужик…
– Что ты болтаешь?
– Я не болтаю, а говорю то, что знаю. У меня давно подозрения были, вот мы с Любкой решили проверить. На твое тридцатилетие она его обхаживать стала, с понтом дела понравился он ей. Ну, подпоила слегка. Он правда сопротивлялся, но Любка любого уговорит.
Шура вспомнил Любку, и его чуть не стошнило.
– Короче, она и так и эдак, а у него никак. Ну, она его приголубила, он и раскололся, что плохо у него с этим делом. Он даже к врачу ходил, но причину так и не нашли. Правда, говорит, иногда получается, но редко. Ну, Любка его успокоила, конечно, сказала, что все у него получится. А потом проспался, еще ее и шлюхой обозвал, козел неблагодарный. Вот такой у тебя кумир.
