36. В добрый путь!
Ни одна свекровь не испортит вам жизнь, если вы сами ее себе не испортите.
…Мы снова в машине. Опять стоим на переезде. Стоим пока всего лишь пять минут, и я абсолютно спокойна. Осторожная дежурная меня совсем не раздражает, я с нежностью и грустью смотрю на ее оранжевый жилет. Это же наша, русская дежурная, она закрыла наш родной переезд. Даже если госпожа дежурная выйдет и повесится на своем шлагбауме, меня нисколько это не рассердит. Я спокойна. Вылет у нас завтра утром, я сяду в самолет и к обеду буду далеко от переезда и от маленького города, в котором родилась.
Всё, девушки! Патриархальные семейки, неповоротливые, как большие корабли, уходят в прошлое. Не потому что мы, невестки, такие стервы… Нет. Патриархат уходит, потому что стал неэффективен. Если бы нам, как в Средние века, было выгодно жить под одной крышей большим семейством – например, для того, чтобы совместно обрабатывать пашню или отбиваться от врагов, будьте уверены – все бы заткнулись и терпели своих свекровей, невесток и прочих родственников. А мы давно живем отдельно, и нет у нас общей пашни. Современная семья – это уже не ковчег, это маленькая лодка с парусом. Мы все дрейфуем, мы качаемся на волнах, и лишний груз нам не нужен, нам нужно уметь балансировать.
Все сказанное в предыдущем абзаце – это одна сплошная умная мысль, но я не стала выделять ее курсивом, потому что мужу она не понравилась. Антон не в духе, он всегда немного расстроен, когда расстается с любимой мамочкой.
Только что мы покинули белую дачу. Позавтракали вместе с родителями за большим столом. Съели гречневой кашки, без лишних фантазий. Лупанули по паре яиц. Чайку попили. Я наливала кипяток в новые стеклянные чашки. Налила и стою. Чего же я, думаю, жду? Я жду, когда Роза Михална подойдет ко мне с чайной ложечкой. Подошла, все в порядке. Протянула мне свой мельхиор.
– Когда наливаешь в стекло кипяток, – и это сказала, как полагается, – всегда нужно ставить металлическую ложку. А то треснет.
– Да знаю я, знаю…
– Откуда ты знаешь? – удивилась Роза Михална.
– Роза Михална! Вы мне уже пятнадцать лет об этом говорите!
– Пятнадцать лет! – расхохоталась Роза. – И что ж ты, стерва, за пятнадцать лет никак не запомнишь? В стекло с кипятком нужно ставить железную ложку! Ведь лопнет!
Роза Михална всегда провожает нас до машины. Она выходит на мороз в одном халате, но холод ей не страшен, пар от нее идет как от печки. Она обняла меня крепко, прижала не слабо, стиснула ребра мои и вздохнула:
– Как грустно… Когда вы уезжаете, мне всегда грустно.
– Спасибо, – кряхтела я у нее в объятиях. – Спасибо вам большое. За все.
Спасибо – это единственное из нормальных человеческих слов, которое мне удается.
Роза оценила. Она улыбается, не фиксирует улыбочку уголками рта, а улыбается глазами, по-честному.
– Тебе спасибо, деточка. – Она меня еще приобняла и милосердно отпустила.
И тут засверкали вспышки, защелкали камеры, и мы расцеловались – от души, горячо и звонко. Я поспешила в теплую машину. Расселись дети. И наша новая собака, борзая рыжая сука, прыгнула в багажник. Антон обнялся с мамой, и мы поехали. Роза Михална отправила вслед воздушный поцелуй. Любезный папочка стоял с ней рядом в синей шапке и улыбался, как добрый сказочник.
Мой свекор, кстати, снова отливает бомбы. Нет, за меня не беспокойтесь, взрывчатку он не делает, только корпуса. Семейный бизнес он оставил зятю, а сам опять на творческой работе, он директор на нашем бомбовом заводе. На нашем, говорю, потому что мой муж купил старый мертвый заводишко. Три года он вытягивал его из комы, и я все три года только и слышала: «Бомбы, бомбы, наши бомбы…» Это сильно повысило уровень моей тревожности. Мне стало казаться, что весь мир готовится к войне, захотелось удалиться в спокойное местечко, и мы с другом моим Зильберштейном уехали жить за границу.
Моя мама, конечно, возмущалась. Она ведь думала, что мы построим дом и заживем как люди. Все будем собираться за одним большим столом. Дом оказался нам не нужен, нам все еще нужны дорога, приключения, поиски сокровищ…
Я вас сильно разочарую, но дом как крепость стал неактуален, я это поняла после того, как убежал наш пес. Мой ньюфаундленд Максик пропал, и это неожиданно посеяло во мне сомнение. Собаки убегают, дети вырастают, жизнь мчится… Не успеешь замуж выйти – хоп, прошло уже пятнадцать лет. Зачем тогда дом на века? И стол обеденный на двенадцать персон мне тоже не нужен, не набирается у нас к обеду двенадцать персон.
Мы, невестки, очень плохо воспитаны. Мы ведем себя как дети кабатчиков. Нас не учили элементарному – улыбнуться, пожелать хорошего дня, спросить, как дела, как здоровье, предложить свою помощь… «Спасибо», «Здравствуйте» и «До свидания» – все, это наш потолок. Да, каюсь, каюсь! Одна за всех сейчас покаюсь: мы все живем как дикари. Если вдруг какой-то мужчина открыл перед нами дверь, мы сразу удивляемся – «Вау! Белая кость этот мальчик». Сейчас я допишу вот этот тезис и позвоню своей свекрови и обязательно поздравлю легендарную Розу Михалну с днем рождения. А ничего, что день рождения у нее давно прошел, и ничего, что целый месяц я забывала ее поздравить… Она поймет. «Молодец, – скажет, – дочка, что вспомнила. Лучше поздно, чем никогда». С днем рождения, дорогая Роза Михална!
Мы с мамой иногда обедаем вдвоем по скайпу. Сейчас она уже привыкла, а первое время кричала в монитор:
– Как можно все бросить?! Оставить мать родную! Родину! И уехать неизвестно куда! Я не по-ни-маю! Как это можно?
Можно, можно, еще как можно. Жизнь изменилась. Старый сад, Гигантские Бергамоты, черные собаки, трое детей, с мамой в обнимку – все это в прошлом. Только на фото, на фото в старом альбоме у Розы Михалны. Дети выросли, ньюфаундлендов Роза больше не разводит, и сад не узнать. Старые груши начали падать одна за другой, все их пришлось спилить. Вместо груш появились молодые яблони, газон и кованые лавочки. В глубине сада возвышается новый особняк в восточном стиле, там живут Русланчик и Танечка. А зеленого домика больше нет, теперь там офис.
