– Да, приятель. И Принс ведет нас прямиком к нему.
– Ч-черт, – выругался Кидд и досадливо поморщился.
Обнадеживать его я не собирался и потому добавил:
– Я повременю пускать в ход клинок. Но надолго не рассчитывай.
Торрес с Принсом успели уйти вперед, и нам не оставалось ничего другого, как поспешить за ними. Кидд шел впереди, давая мне на ходу урок ассасинского искусства быть невидимым. Я убедился в пользе его навыков. Все сработало как по маслу. Держась неподалеку от тех, за кем мы наблюдали, мы сами оставались вне поля зрения, успевая ловить обрывки разговоров. Торрес стал жаловаться на слишком долгий путь по жаре.
– Принс, я начинаю уставать от нашей прогулки, – говорил он. – К этому времени мы должны бы уже прийти.
Похоже, прогулка окончилась. Вот только куда Принс привел гостя? Явно не к себе на плантацию. Впереди торчал покосившийся деревянный забор с нелепой аркой посредине. Никак кладбище?
– Ну вот и пришли, – ответил Принс. – Мы с вами должны находиться в равных условиях. Согласны? Боюсь, у меня доверия к тамплиерам не больше, чем у вас ко мне.
– Если бы я знал, Принс, что вы настолько капризны и пугливы, я бы принес вам букет цветов, – натянуто пошутил Торрес.
Оглянувшись по сторонам, он вошел в кладбищенскую арку.
Принс засмеялся:
– Даже не знаю, почему я так волнуюсь… Из-за денег, наверное. Сумма внушительная…
Он умолк. Понимающе кивнув, мы с Киддом проскользнули следом. Стараясь ничем себя не выдавать, мы прятались за покосившимися надгробиями, а сами не спускали глаз с середины кладбища, где остановились Торрес, Принс и четверо телохранителей работорговца.
– Пора, – шепнул мне Кидд.
– Нет, – твердо возразил я. – Не раньше, чем увидим Мудреца.
Тамплиер и работорговец занялись тем, ради чего встретились. Торрес достал из поясной сумки туго набитый кошелек и положил на протянутую ладонь Принса. Он покупал жизнь Мудреца не за серебро, а за золото. Не сводя глаз с Торреса, Принс подкинул кошель на ладони, оценивая вес.
– Это лишь часть выкупа, – пояснил Торрес.
Дрогнувший уголок рта был единственным свидетельством, что губернатор не полностью владел собой.
– Остальное получите позже.
Голландец открыл кошелек:
– Знаете, сеньор Торрес, мне претит продавать человека своей расы только из выгоды. Напомните мне еще раз… Чем этот Робертс сумел так досадить вам?
– Это что, незнакомое мне проявление протестантского благочестия? – начал раздражаться Торрес.
– Возможно, как-нибудь в другой раз, – вдруг сказал Принс, бросая золото обратно Торресу.
Тот инстинктивно поймал кошелек.
– В чем дело? – спросил недоумевающий губернатор.
Но Принс уже шагал прочь. Он махнул телохранителям, на ходу бросив Торресу:
– В следующий раз убедитесь, что за вами не следят!
Работорговец повернулся к телохранителям:
– Разберитесь с этим!
Все четверо бросились не к Торресу. Они устремились к нам.
Я прятался за могильной плитой. Выдвинув лезвие клинка, я встретил первого телохранителя, полоснув его снизу в бок. Этого хватило, чтобы он замер. Обежав вокруг надгробия, я чиркнул ему по сонной артерии, пролив первую за день кровь.
Телохранитель сполз на землю. Он был мертв. Я отер с лица его кровь, повернулся и пробил нагрудник второго. Третьего я обманул, прыгнув на надгробие и оттуда угостив его горячей сталью. Хлопнул пистолетный выстрел. Адевале убил четвертого. А Кидд тем временем бросился вдогонку за Принсом. Торрес вертел головой, ошеломленный столь внезапным поворотом событий. Крикнув Адевале, я выбежал с кладбища.
Мы с Киддом неслись по раскаленным улицам.
– Ты упустил свой шанс, Кенуэй, – обернувшись, крикнул он. – Я собираюсь прикончить Принса прямо сейчас.
– Не торопись, Кидд. Мы можем действовать сообща.
– Ты упустил свой шанс.
К этому времени Принс понял, что пошло не так. Четверо его лучших телохранителей валялись убитыми на кладбище (такая вот ирония), а сам он был вынужден улепетывать от ассасина по кингстонским улицам.
Работорговец вряд ли догадывался, что его единственным шансом на спасение был я. Ты могла бы ему посочувствовать. Никто, находясь в здравом уме, не захочет, чтобы их единственной надеждой на спасение оказался Эдвард Кенуэй.
Я догнал Кидда, схватил за талию и швырнул на землю.
(Бог мне свидетель, все, что случилось потом, здесь ни при чем. Но еще тогда меня удивило, до чего же легкое у Кидда тело и какая тонкая у него талия.)
– Кидд, пока я не найду Мудреца, я тебе не позволю убить Принса, – прохрипел я.
– Я целую неделю выслеживал этого борова, изучал все его повадки, – сердито бросил мне Кидд. – И какая удача: вместо одной моей цели мне встречаются сразу две. Но ты отнимаешь у меня обе.
Наши лица были так близко, что я чувствовал на своем жаркие волны его гнева.
– Потерпи – и ты их укокошишь, – пообещал я.
Все еще злясь, он отодвинулся от меня.
– Ладно, – буркнул Кидд. – Но когда мы разыщем Мудреца, ты поможешь мне разделаться с Принсом. Согласен?
Мы пожали друг другу руки, предварительно поплевав на них. Вулкан его гнева извергнулся, но быстро погас. Мы отправились к плантации Принса. Значит, нам все-таки придется туда проникнуть. Как должен чувствовать себя человек, когда его вынуждают брать свои слова обратно?
Мы поднялись на невысокий холм. Оттуда вся плантация была как на ладони. Мы уселись на каменистой площадке. Я смотрел, как трудятся рабы. Мужчины рубили сахарный тростник. Ветер доносил их заунывное пение, в которое постоянно вклинивался хруст срубаемого тростника. Женщины сгибались под тяжестью корзин, доверху набитых стеблями.
Адевале рассказывал мне о жизни на плантации. Собранные стебли пропускали через металлические вальцы. Нередко туда же затягивало чью-то руку. Когда такое случалось, единственным «выходом из затруднительного положения» было отсечение руки несчастного. Адевале рассказывал, как выжатый сок затем кипятили, выпаривая, пока он не превращался в вязкую массу, наподобие птичьего клея. Попав на кожу, этот «клей» вызывал жуткие ожоги и оставлял уродливые шрамы.
– Мои друзья лишались глаз, пальцев и рук, – рассказывал Адевале. – Никто и не думал хвалить рабов за хороший труд. А уж за что-то извиняться перед нами… такое хозяевам и в голову не приходило.
Мне вспомнились и другие его слова:
– Куда мне податься с кожей такого цвета и таким акцентом? В каком уголке мира я смогу спокойно жить?
Я понимал: люди, подобные Принсу, были творцами бед и несчастий всех, кто от них зависел. Их жизненные принципы противоречили моим убеждениям и расходились со всем, что мы ценили и отстаивали в Нассау. Мы верили в жизнь и свободу, а не в такое вот… подчинение. Не в эту жизнь-пытку. Медленную смерть.
