«Комнатку снимем, — мечтал Ваня. — В центре города». — «Ага, — вторила ему Липа. — Домик на окраине…»
«А свадьбу в июле замутим». — «Ага, — соглашалась невеста, — в феврале…»
«Пригласим парней из литейного». — «Точно. Девчата из швейной мастерской страшно обрадуются».
Первые разногласия между ними начались, когда день свадьбы был назначен, гости приглашены и обсуждалось меню на стол, скудное по тем неизобильным временам. Тогда молодожены впервые поссорились — из-за пустяка. Ваня настаивал на селедке с луком, а Липа — на свекле с хреном. И ни один из них не хотел уступать.
Молодые разругались, наговорили друг другу гадостей и разошлись в разные стороны. Но свадьбу все же пришлось сыграть, потому что гости были уже приглашены, угощение настряпано, белое платье сшито, черный пиджак куплен.
Перед самым бракосочетанием новобрачные кое-как помирились, затаив, впрочем, в душе глубокую обиду, которую потом лелеяли всю оставшуюся жизнь. Несмотря на видимость примирения, Ваня втайне от невесты заказал селедку с луком, а Липа, в свою очередь, — свеклу с хреном (тоже тайно).
На свадьбе Ваня углядел свеклу на праздничном столе, а Липа — селедку. И оба помутились лицом. И оба тяжело дышали, насупленно поглядывали друг на друга и отказывались целоваться при криках «горько». А когда настали танцы, Ваня пошел танцевать с лучшей подругой своей жены и во время вальса что-то нашептывал партнерше на ухо, вызывающе глядя на новоприобретенную супругу. Чтобы насолить ему, Липа отправилась танцевать с его лучшим другом. Она прижималась к нему так рьяно, что Ваня, заметив это, твердо решил, когда гости разойдутся, убить обоих, но не убил только потому, что с горя выпил лишку и заснул на кровати, как подрубленный, не дожидаясь законной развязки первой брачной ночи и так и не познав в тот день конечных целей любви.
Гости разошлись, съев и селедку с луком, и свеклу с хреном, не подозревая, какое удивительное влияние оказали эти яства на жизнь новобрачных.
И потекла у них с тех пор веселая жизнь. Если Ваня просил жену сварить компот — она готовила кисель, если он просил кашу — Липа варила суп. В свою очередь, когда супруга просила Ваню вскопать огород — он чинил забор, когда требовала наточить ножи — он с вызовом рубил дрова.
А когда он попросил родить ему сына, она родила дочку. И когда он решил назвать новорожденную именем своей матери, она назвала ее именем своей бабки.
И на любое действие в их семье согласно законам элементарной физики всегда находилось противодействие. На всякую силу — обратно направленная сила. Но то, что хорошо в физике, совсем не радует в семейной жизни, основа которой — компромисс и сотрудничество. И потому их бытование напоминало не уютное болото с застоявшейся водой, зеленой, радующей глаза ряской на зеркальной глади водоема и рогозом по краям чарусы, а, скорее, Ниагарский водопад, реку Замбези и девятый вал в проливе Бурь одновременно.
Если Ваня говорил «черное», Липа говорила «белое». А если он говорил, что борщ недосолен, она утверждала, что, наоборот, пересолен. Если он говорил «сладко», она утверждала, что «горько». И если он замечал, что в избе слишком тепло, то она подкидывала в печку дров, утверждая, что, напротив, нестерпимо холодно. После чего оба лежали всю ночь без сна, не в силах забыться от непереносимого жара и обливаясь потом.
Когда Липа покупала обновку и вертелась перед зеркалом, любуясь собой, Иван нарочно утверждал, что платье идет ей как корове седло и негоже в ее возрасте позориться. Из чего Липа заключала, что новое платье совершенно отлично на ней сидит, и потом носила его не снимая.
И если она любила семейство Скрипилевых, утверждая, что это глубоко порядочные, честные люди, то Иван Филиппович терпеть их не мог, утверждая, что Скрипилевы лгуны и вруны, что хозяин семейства — потенциальный убийца, а его супруга — известная всему городу шалашовка. Растерянные такой полярностью оценок Скрипилевы недоумевали и отказывались навещать супругов. И хотя Иван Филиппович в данном случае был безусловно прав, потому что Скрипилева в конце концов посадили за растрату, это не имело решающего значения для их семейной жизни.
В пику супруге Иван Филиппович высоко ценил семейство Пунькиных, хотя Олимпиада Петровна всегда утверждала, будто Пунькин — горький пьяница, а его супруга — первейшая сплетница, только об чем обмолвись — на семи ветрах разнесет. И хотя вскоре Пунькин скончался от белой горячки, а при этом его жена всем наврала, что его переехало трактором в поле, и весь город знал, что она врет, Иван Филиппович очень сердился на свою супругу за ее неприязнь к Пунькиным и всегда старался в спорах побольнее уколоть ее.
Ни в бытовых проблемах, ни в возвышенных философических материях они никогда не находили единства. Иван Филиппович, проповедовавший естественно-научную точку зрения, всегда утверждал, что Бога нет. При этих его словах Олимпиада Петровна страшно сердилась, выходила из себя, кричала, что никто не может знать это доподлинно и как можно утверждать, что Его нет, когда все живое сотворено Им. В пику мужу она даже стала хаживать в местную церковь и повесила иконку в углу дома, изукрасив ее искусственными цветами. Тогда Иван Филиппович назло жене повесил супротив иконы голую бабу из древней живописи. Олимпиада Петровна очень сердилась на супруга за такое богохульство.
Однако когда она осмелилась выкинуть вон из избы древнюю бабу, Иван Филиппович тоже не остался в долгу и переправил любимую икону жены в коровник, после чего никаких иконок и никаких баб в доме больше не наблюдалось.
Разобидевшись за самоуправство мужа, Олимпиада Петровна, чтобы насолить ему, в один прекрасный день завела себе любовника, Петра Иннокентьевича из заводской бухгалтерии. Тогда Иван Филиппович, не желая оставаться в долгу, демонстративно спутался с Клавкой из чайной. И если от внебрачной связи жена страдала мягким шанкром, то муж в пику ей маялся шанкром твердым.
И была у них не жизнь, а сплошное соцсоревнование, сплошные лед и пламя, вода и камень! И когда Иван Филиппович собирался определить дочь Людмилу в институт на технолога литейного производства, Олимпиада Петровна готовила ее на технолога производства пищевого, в результате чего дочь вообще подвинулась разумом и отправилась в актрисы, хотя актрисой не стала, пела бесплатно в самодеятельности и назло родителям регулярно каждые два года выходила замуж за всякую шваль, пока не занялась наконец мелкой торговлишкой.
И когда Иван Филиппович с горя напивался, Олимпиада Петровна была назло ему трезва как стеклышко. Зато когда Олимпиада Петровна грешила по питейной части, Иван Филиппович нарочно представлял собой образец трезвости и добропорядочности.
Летом жена звала Ивана Филипповича в отпуск на юг, но тот утверждал, что юг ему вреден, и тащил ее на север, к комарам, студеному Балтийскому морю и надменным прибалтам. А когда Иван Филиппович захотел завести собаку, Олимпиада Петровна притащила в дом кота — по мнению мужа, бесполезное и весьма своенравное существо.
Иван Филиппович очень уважал газету «Правда», которую Олимпиада Петровна уважать никак не могла, даже если бы захотела. Муж всегда стремился выписать «Правду» для ежедневного наслаждения, но вместо «Правды» Олимпиада Петровна выписывала журнал «Работница», который сильно раздражал Ивана Филипповича чересчур позитивным взглядом на жизнь и феминистской направленностью, хотя тогда такого слова ни Иван Филиппович, ни Олимпиада Петровна еще не знали.
