Наполняя мне сердце радостью, Распахни же объятья свои. И любовью, не только жалостью, Пусть сияют глаза твои.
Чтобы дом наш теплом наполнился, Счастье в нем поселилось вновь, Жди меня, золотое солнышко, Богом данная мне любовь!
Последние строки, радостно разнесшиеся по гостиной «Слайгчена», ошеломили меня. Я сидела, слушала, но почти ничего не понимала и только плакала от радости, как, вероятно, и все остальные телезрительницы.
Я разбудила детей, чтобы проводить старый год, и мы вместе, взявшись за руки, спели приветствие новому. На экране в сквере, где недавно стоял один Колин, собралась большая толпа, артисты взялись за руки с прохожими. Камера перебегала от одного лица к другому.
— Вот папочка! — закричал Йен указывая на экран. — Новый год уже наступил?
Я заверила его, что наступил.
— Тогда я выйду на улицу и постучу в дверь? — предложил он возбужденно. — Можно, Дебора? Это должен сделать мужчина!
— Нет, дорогой, — мягко сказала я. — Тебе нельзя выходить после гриппа.
Я не могла ему этого позволить. Первым, кто должен перешагнуть порог «Слайгчена» в Новый год, может быть только его хозяин. Внезапно мое сердце затопила волна нежности, и я обняла обоих ребятишек.
— О, дорогие мои, как хорошо, что мы весь новый год проведем вместе!
Рут отозвалась на мою любовь как цветок на солнышко, прижалась ко мне. Йен с достоинством посмотрел на меня и вежливо произнес:
— Это очень приятно и для нас тоже, Дебора.
Когда я поправляла одеяло на его части кровати Колина, он спросил:
— Папа скоро вернется? Я могу подождать, чтобы встретить его?
— Нет, дорогой. Ты увидишь его утром.
— Но я думал, уже утро. — Мальчик зевнул. — Разве нет? — И его глаза закрылись.
«Интересно, — подумала я, — Колин в свои семь лет тоже так проваливался в сон, распластавшись на спине, выставив подбородок в потолок и положив одну руку на грудь?»
Засвети огоньки в окошке, Облегчая мне путь во мгле. По засыпанным снегом дорожкам Я спешу в дом родной к тебе…
«Я постараюсь быть не очень поздно», — сказал Колин. «Только не спеши ради меня, пожалуйста, — ответила я. — В любом случае я буду уже спать, так что это не важно». Может ли кто-то винить его в том, что он не особенно спешит домой и веселится сейчас с коллегами в студии?
Наполняя мне сердце радостью, Распахни же объятья свои. И любовью, не только жалостью, Пусть сияют глаза твои…
Я сидела в гостиной и плакала, представляя, как протягиваю руки и Колин устремляется в мои объятия. Но он выбрал меня, холодную, деятельную, типичный образец идеальной домработницы, в качестве своей экономки и только… А лицо… Я уныло уставилась в зеркало. Вполне ничего себе, но совсем не такое, как в песне. Обычная англичанка с высоким лбом и полными слез глазами…
Я не смогу распахнуть объятия никому, кроме детей. Я не Елена Прекрасная, не Гвиневера [8]. У меня нет ни особого шарма, ни соблазнительных форм, но до последнего момента это не имело ни малейшего значения. Теперь же, под влиянием будоражащих чувств, я хотела быть красивой, хотела стать для любимого человека даром Небес. Но — увы! — мне это не по силам. Я отвернулась от зеркала, и тут вдруг прозвенел дверной звонок.
