– Другие растут без отца. Ничего! – ответила дочка. – Мы всем им покажем!
И всем – показала. В Москве пошли слухи, что каждый четверг в Кремле ждут звонка из квартиры на Бронной. Марина диктует, как быть с экономикой, какие журналы открыть и закрыть, ввести ли войска или вывести их, а кроме того, предлагает все свадьбы весьма сексуальных меньшинств отмечать пусть скромным, но все же военным парадом.
Земля уходила из-под каблуков заслуженно непозабытой Калининской. Схватилась за карты, но даже они как будто взбесились. Графиня, вся в белом, ввалилась к ним в спальню и защекотала непальца настолько, что он начал жить в основном под роялем.
А Мессе как будто плевала на все. Калининская сторожила ее в Останкинской башне и у Мавзолея, на Чистых прудах, на Поклонной горе – напрасно! Бесстыжая баба возглавила даже и «Голос Европы», где прежде любили беседы с Калининской. Теперь ей прислали письмо: отдыхайте. Однако возмездие все же пришло: на радиостанции начался мор. Сперва скарлатина, за нею ветрянка, потом сразу корь, и сотрудники в страхе бежали кто в Пензу, а кто прямо в Африку.
И так продолжалось лет пять или десять. Марины состарились, вырос Василий. Войска перебросили в штат Массачусетс, нашли нефть под Угличем, прямо в том месте, где были убиты царевич с царицей, Дубай растащили буквально по нитке за пару ночей, и закрылись курорты. К тому же меняется климат планеты: становится слишком тепло на Чукотке, медведи уходят с насиженных льдин, и чем это кончится все – непонятно.
Отец всей огромной семьи Елизар повел себя мудро, как некогда Ной. Забрав всех детей, порожденных певицей, так и не отвыкшей от снежной Тюмени, родителей, ставших весьма беспокойными, животных в составе: собаки, кота, одной обезьяны и двух попугаев, он переселился к подножью великой армяно-турецкой горы Арарат. Купили хорошую прочную саклю. В пристройке живет мать Тереза с мышами. Матвей прилетал из Нью-Йорка, одобрил.
– Когда у вас там… Понимаешь, о чем я? – сказал Елизар. – Тебе есть где укрыться.
– Я все понимаю, отец.
Обнялись. Матвей улетел.
Прилетела Марина. Васса Владимировна, вытирая платочком слезящийся уголок левого глаза, вышла из сакли и увидела, как внучка ее, подпрыгивая на арбе, приближается к родовому гнезду. Вся в черном, в чадре и высоких ботинках, она устремилась навстречу Марине.
– Бабуля! – спросила Марина. – Ты носишь теперь вот такую одежду?
– Ношу. Уважаю традицию. Сердцем. Пришла к мусульманству свободно, раскованно. Вот мать твоя сопротивляется. «Мыши меня, – говорит, – под чадрой не узнают». Могла бы мышами-то и поступиться!
– А Софья? – ревниво спросила Марина.
– Что Софья? Она не выходит из сакли. Теперь все на ней, все на ней, мое золотко. С утра она доит козу, кормит кур, потом собирает куриные яйца, потом месит тесто, потом печет хлеб, потом чифирь делает – папа твой любит, – потом мясо надо коптить… Все сама! А в шесть часов, как вот пригонит овец, так сразу в ковер завернется и – спать! Забыли уж, как она выглядит, Софья! Тут папа землицы решил прикупить. Так я говорю ему: «Слуги нужны. Работники. Софья одна не управится».
– А он?
– Он смеется: «Еще как управится! Жена в доме – это прислуга, рабыня! Пусть ноги мне моет и пьет эту воду!»
– И что? Она пьет? – побледнела Марина.
– Вчера вроде выпила. Не до конца.
И бабушка вдруг погрустнела, поникла.
– Вот мы с твоим дедушкой…
– Ну? Говори!
Марина почувствовала что-то страшное.
– А вот не скажу! – И оскалилась бабушка. – Пусть я мусульманка, но ведьма есть ведьма. Не зря я тогда принимала присягу!
– Конечно, не зря, – подтвердила Марина. – Я знаю дух армии. Это святое.
У бабушки дернулся глаз.
– Ладно, слушай. До дедушки был ведь другой человек…
– Я знаю. Ты мне говорила о нем.
– Но был и ребенок.
– Ребенок? Откуда?
– Откуда берутся ребенки? – съязвила смышленая бабушка. – Был – значит был. Я больше скажу: он и есть. Вот в чем дело.
В груди у Марины дыхание замерло.
– Рожала его в тайне от окружающих, – сказала развратная бабушка Мессе. – Поскольку всегда берегла репутацию и честь свою смолоду. И родила в абхазской долине. Тогда это наша была территория. А не заграница. И было удобно. Туда уезжали рожать очень многие. Поэтому и появились блондины среди коренного у них населения.
– И ты его бросила там, малыша?
– Не бросила, а отдала на поруки. Его воспитали надежно, в традициях.
– Ах, как ты могла! – разрыдалась Марина. – Малютку! Младенца!
Старуха под черной чадрой покраснела.
– А ты не суди! Молода еще больно! Следила за ним. С расстояния, правда, но зорко следила! Зовут Тимофей. У нас теперь кот – Тимофей. В его честь. Он часто мне пишет. Читай. Вот письмо. Пока ты читаешь, я маков нарву. Велю Софье пышек напечь, пусть работает. А то обленилась, корова тюменская…
И, гордая, удалилась в поля, исчезла под слоем пылающих маков.
В письме этом было написано вот что:
Маманя моя дорогая! Пишу из вагона. Меня отпустили. И я так решил: хватит сроки мотать. Всю жизнь я горбатился, сыт всем по горло! Письмо твое мне подложили вчера. Ух, я хохотал, дорогая маманя! Представил, как Сонька вам доит козу, и аж разрыдался от смеха. Пусть доит. Брательник мой прав: бабе только на пользу. Маришка пускай не бузит с нашим Васькой. Пускай парень сразу идет прямо в бизнес, а эти лицеи ему ни к чему. Не Лермонтов с Пушкиным. Верно, маманя? Теперь разговор мой, однако, по делу. Конечно, тут можно прожить: деньги есть. Припрятано много, а многое в деле. Семья тоже есть. Дети есть от трех крепких браков. Сынишка рисует. Видать, пошел в деда. Хотя я не видел, как папка покойный пейзажи кропал, но верю тебе, дорогая маманя, ты зря не расскажешь, мы люди культурные. А старший мой пьет. Тоже в деда пошел. Приеду – убью. Я ему так сказал: «Убью, если только посмотришь на водку». А он как давай рвать тельняшку: «Убей!» Большие проблемы. Ведь рос без отца. А сын без отца – это еж без колючек. Но жить здесь, маманя, одно огорчение. Боюсь, отберут у меня накопления, а то и посадят. Здоровье не то, чтоб заново жизнь начинать. Короче: мы едем. Скажи Елизару: брат едет, готовься. Я не посмотрю, что он иностранец, всю морду намылю. Тебя обижать не позволю. Мне мама родная дороже всего. Вот я хоть не видел тебя, а закрою глаза и сразу такая картина: бегу к тебе по полю, ты мне кричишь: «Тимошка, пострел! Иди! Банька остынет!» А банька горячая, пар в ней стоит. И ты меня веничком хлещешь по жопе! Не больно, а сладко: родная маманя! Пускай себе хлещет, мне только на пользу…
Скажи Елизару, чтоб он подыскал себе и всем вам дом вблизи и получше, а мы по приезду разместимся в сакле. А как обживемся, так саклю сдадим. У нас вон на зоне и то умудрялись то койку на время сдавать, а то бабу. Никто не в претензии, время такое. Приедем мы все: три жены – Танька, Таська и Зойка. Две дочки: Аленушка и Ариелочка. Я сам. Пять моих сыновей: Аркадий, Алешка, Абрашка, Никита и Петька. Из них самый младший – Абрашка. Из дочек – одна Ариелочка сиську сосет, другие – кобылы, пахать на них можно.
