СЕРГЕЙ
Кончай гнать, Вадим. Шел шестьдесят четвертый хрущевосъемный год, и первый юношеский паспорт пора было получать мне, подлинному Сергею Заарканову, с рожденья носившему эту славную старобольшевистскую фамилию, а не пащенку, которого я в глаза не видел.
ВАДИМ
Ну да, одно другого не исключает. В шестьдесят четвертом шестнадцать исполнялось старшему Сергею. Он ни фига не учился, ни хрена не читал, но играл в хоккей за юношескую сборную, и хорошо, черт его раздери, играл. И чубчик кучерявый вился-развевался по ветру. Возил он свой чубчик за рубеж, привозил футболки с картинками. Но жизнь уже дала трещину, как татуируют зэки на заднице. Грубая действительность кругом обложила, зарясь на невиданную красоту. Когда-никогда появлялся он в школе. Девчонки, коих в лицо не помнил, принимались гладить его кудряшки. Обрился наголо, яростно тряс продолговатой головой, едва лишь они протягивали нахальные свои руки. Надел самое безобразное, что нашел в шкафу. Суровая училка назначила его, без пяти минут знаменитость мыть в очередь класс вдвоем с девчонкой. Та заперла дверь, спрятала ключ, как в кинофильме «Гараж», и объявила: пока не даст слова с ней дружить -не выпустит. Вместо того чтоб произнести расплывчатое, ни к чему не обязывающее обещанье, посмеявшись в душе, Сергей Заарканов-старший вылил на голову настырной мочалке ведро грязной воды. Присяжные – простите, учителя, присутствовавшие на заседании педсовета – его оправдали.
СЕРГЕЙ
Что это ты, кореш, фуйню порешь. Тогда девушек мочалками еще не называли. Во времена фильма «Асса» - да.
ВАДИМ
Пропускаю мимо ушей. Ну вот, после вынесения оправдательного вердикта парень и вовсе с глузду зïхав. Даже хоккей бросил. Что он повидал прежде чем пойти в разнос? Отцу на него было начхать, от материнской любви он на крючок закрывался в комнате. Кто из них был не в своем уме - мать или сын? не знаю. В мальчишке чувствовался какой-то беспокойный магнетизм. Он становился неврастеником. Поправить дело могла бы только любовь, но такой девчонки, которая сумела бы, была бы в силах всё это перешибить, рядом не случилось.
СЕРГЕЙ
Неправда. Неврастеником я не стал. Мне доставляли радость лес, облака, тишина, камыши на озере. Люди – нет. Я временно выпал из общенья с ними. Дал им возможность измениться и оправдаться. А пока рисовал – всё что видел и чего не видел. В архитектурный почти не готовился. Еле вытянул на тройки рисунок и композицию. На черчении меня прикончили. Деды, тогда еще оба в силе и дружные, дружно решили: пусть его армия обломает. Умыли руки еще в июне, когда я принес аттестат, целиком состоящий из троек. В общем, я благополучно провалился. До осеннего набора в армию еще оставалось время. Я поплыл на моторке по Сухоне с человеком едва знакомым – в турклубе объявленье висело. Мне просто необходимо было посмотреть вблизи на настоящего мужчину в трудных обстоятельствах. Отец раньше времени располнел, красивая рожа его расплылась, в голосе появились ленивые нотки. А геолог Вячеслав Трубников моих ожиданий не обманул. Гонял меня нещадно, спал со мной в палатке спина к спине. Ругался скверно, но вел себя строго. И река была строгая, неприветливая, уверенная в себе. Что ж, по крайней мере один человек передо мной оправдался. (Сергей, твою мать, не черпай ниже стоянки! зайди левей.) Словом, в не очень хорошем, не очень плохом состоянье пошел я служить. В армии встретил тебя, собачьего сына. Ты был вторым человеком, который передо мной оправдался. Так что ври дальше.
ВАДИМ
Продолжаю врать. Если позволите, я старшего Сергея буду называть Серегой, а младшего – он скоро появится на экране – Сережей. Так будет верней. В армии Серега скрыл свой талант художника, когда выкликали. Не схотел рисовать дурацких плакатов, но стал тянуть лямку на общих. Отстоял в казармах свою неприкосновенность. Загрубел, подурнел, насколько было возможно, и приобрел еще больший шарм. А места были – офонареть. Под Вязьмой наша часть размещалась.
СЕРЕГА
Тут Вадим не врет. Офонареешь. Речка текла шаляй-валяй, не пойми в какую сторону. Заводи подернулись ряской, лягушки орали кто во что горазд. Сосны такое вытворяли! Одна – камертон, другая конусом в небо. Мы вдвоем сбегали из-под надзора, валялись в траве, следили облака, рассказывали, кто куда не поступил.
ВАДИМ
Лично я - на физфак МГУ. Выговорился под лягушачий квак и думать позабыл. Вернувшись в Москву, легко прошел в литинститут имени Горького. Физики, лирики – один черт.
СЕРЕГА
Погоди, не лотоши. У меня в армии были девчонки, только все на одно лицо. И вели себя одинаково. Чтобы заполнить нестерпимую пустоту, остающуюся после них в душе, читал запоем. В книгах ложь, в жизни по-другому. Всё равно сгодится – и то, и то. Не уйду, не дождетесь. В бога не верю, чертей не боюсь. Люблю себя одного и еще – абстрактную идею мужественности. Людей - постольку поскольку она в них воплощена. С Вячеславом Трубниковым больше не виделся. Ни превосходства, ни даже равенства не потерплю. Вадим скачет рядом со мной на пол лошадиной головы позади.
ВАДИМ
Вернулся Серега партийным. Там, в армии, вступить было намного проще, чем на гражданке, а с его анкетой вообще пара пустяков. Я как ушел, так и пришел, только теперь отставал на целую лошадиную голову. Серега в институт поступил – всех удивил: в пищевой. И то спереди подтащили, сзади подпихнули. Номенклатурная родня удостоверилась, что против его титанической лени армия бессильна. Еще на вступительных экзаменах он положил глаз на девчонку во всём импортном. Что-то в приемной комиссии с ней чересчур вежливо разговаривали. Оказалось - дочь секретаря райкома. Серега подумал-подумал и принял на себя ответственность за судьбы партийной династии. Обнаружил намеренье вступить в династический брак. Ухаживал за девчонкой долго и бережно. Всё же сын родился через пять месяцев после того как расписались. Подстраховался: вдруг будущий тесть воспротивится. На третьем курсе это было. Ребенка тут же забрала неработающая моложавая теща – малыш был «искусственник».
СЕРЕГА
Самое смешное, что я любил по-настоящему. Пока ухаживал и потом какое-то время. В загс пошел – уже поостыл. Быстро, но с собой ничего не поделаешь. Нам купили кооператив и жигули. Утром мы пили кофе, в институте обедали. Ужинали у тещи, чтоб самим не кочегарить – и к себе домой, вдвоем. Но это было уже не нужно. Зато теперь я знал, что такое любовь и с чем ее едят. Хотел влюбиться в другую – не вышло.
ВАДИМ
Зато у Людмилы очень хорошо вышло. Серега стал самым красивым рогоносцем в видимой и невидимой части вселенной.
СЕРЕГА
Да. Но меня это не колышет. Надо мной тяготеет проклятье: я сравниваю женщин. На каждую находится еще лучшая. И так до бесконца. И все не прочь. Мне бы на необитаемый остров. Или на ферму за горным хребтом. Тогда конечно. Но про любовь я уже знаю: состоянье, когда вся красота земли и неба удваивается – у тебя еще два глаза. Проникаешь в мир другого человека и удивляешься. Всё равно что видеть обратную сторону луны. А потом опять становишься самодостаточным эгоистом, и мир стоит как стоял. На чем – не знаю. Но многое в нем изменилось. Было, просияло.
