— Поэтому папа что?
— Ничего.
Я наполняю бокал. Почему он не хотел меня видеть после ее смерти? Я была маленькой, но запомнила это.
— Не надо думать, что он не любил тебя, Алиса, — говорит Тилли.
— С чего бы мне так думать?
Тилли пожимает плечами, покусывая нижнюю губу.
— Вообще-то, я хотела кое-что сказать.
Нам всегда было нелегко вместе. Помню, как однажды пришла в гости к однокласснице на каникулах: трое детей, двое родителей, и все было так непринужденно.
Смотрю, как Тилли складывает руки на животе.
— Я беременна, — говорит она.
Си чуть не пролила вино на пол. Мы все молчим. Тилли смотрит то на меня, то на Си, то снова на меня.
— Что ж, хорошо, что отец этого не застал, — говорит Си наконец.
Вижу, как на глазах Тилли выступают слезы.
— Прекрати, — шикаю я на Си.
Она скрещивает руки на груди:
— А как Тоби это воспринял? Он собирается уйти от жены?
Судя по ее тону, это что-то из области фантастики. Наверно, она даже права, но нельзя же так.
— Ты счастлива, Тилли?
Я сижу на соседнем диване. Тянусь к ней, беру ее за руку: теплая ладонь вся повлажнела от пота. Сестра смотрит на меня с благодарностью. Я ловлю ее взгляд и улыбаюсь. Она кивает, и по ее щеке катится слеза.
— Тебе уже почти сорок, Тилли, — говорит Си.
Тилли сжимает губы и снова кивает.
— Я не думала, что получится, — говорит она.
Си хмурится:
— Так вы это планировали? О чем он только думал?
Тилли чуть поворачивается, и диван стонет, жалобно, будто раненое животное.
— Он не знает.
Сестра произнесла это так тихо, что я едва разобрала.
— Ты ему скажешь? — спрашиваю.
Пожимает плечами.
— Он сбежит на край света, — говорит Си.
— Откуда тебе знать, как он поступит? — возражаю я.
— Она права, — подает голос Тилли. — Дети в его планы не входят.
— Так что, аборт? — спрашивает Си.
Тилли вздрагивает и сжимает мою руку. Я прислушиваюсь к глухому бормотанию телевизора наверху, к металлическому тиканью часов в гостиной.
— Я хочу этого ребенка, — говорит Тилли. — Я его рожу.
— И потеряешь Тоби? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами:
— Я знала, что это произойдет.
— Я снова стану тетей, — улыбаюсь я. — И ты тоже, Си.
— Что ж, если он будет платить алименты… — говорит Си.
Тилли качает головой.
— Это нелегко, Тилли.
— Я знаю.
Смотрю на Тилли. На ней голубые хлопковые брюки и рубашка-разлетайка. Представляю, как внутри нее свернулся малыш размером с мой палец или, может, с кулак.
— Когда… — начинаю я.
— Срок — два с половиной месяца, — говорит Тилли.
Си допивает вино залпом.
— Не знаю, — произносит она.
— Тебе и нечего тут знать, Си. Это личное дело Тилли. Мы тут, только чтобы поддержать ее, правда?
Я сверлю взглядом Си, пока она не пожимает плечами:
— Меня просто тревожит, что…
— Думаю, это надо отметить. — Я наполняю бокал Си и поднимаю свой. — За малыша Тилли! Счастья ему и любви. И пусть знает, что весь мир открыт перед ним.
Десять моментов, когда я хотел умереть
1. В первый день в школе, когда одна девочка стащила мой портфель, вынула оттуда все и рассмеялась.
2. После той встречи в кафе, когда я услышал «нет».
3. После того, как я узнал об аварии.
4. Перед тем, как я узнал об аварии.
5. Когда мама позвонила мне и рассказала, что натворил отец.
6. Вся та зима в Пристоне.
7. Когда мама умерла. Я приставил нож к запястью, но надавил недостаточно сильно.
8. Когда галерея разорилась и я потерял единственную любимую работу.
9. В тот раз, на пляже, — не потому, что я там не был счастлив, просто мне это казалось логичным.
10. Благодаря тебе я никогда не хотел этого по-настоящему. Но порой кажется, что так было бы легче, чем терпеть это все.
Я — трус, вот так вот просто: чертов трус. Возвращаюсь сюда, потому что не знаю, куда еще податься. Ты не поняла, что я хотел сказать. И это в общем-то справедливо. Выкапываю полупустую бутылку виски, свинчиваю крышку и пью прямо из горлышка. Огненный поток льется по горлу. Я уже слишком стар, чтобы сидеть на земле. Листья задержали большую часть влаги, но вода просочилась в почву — такое чувство, будто сидишь на мокром полотенце. Не важно. Поднимаю глаза и разглядываю цвета. Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец.
Брайтон-Бич. Мы стояли у кромки воды — твоя мама и я, — держась за руки, босыми ногами касаясь твердых белых камней.
Было раннее утро, весь мир был пропитан запахом соли и водорослей.
— Можно набить карманы камнями — и вперед, — произнесла она.
Я растерянно посмотрел на нее, и тогда она рассказала мне о Вирджинии Вульф:
— Она зашла в реку в Суссексе. В рыбацких сапогах и меховом пальто, с большим камнем в кармане.
Я делаю еще пару глотков. Я давно уже не позволял себе этого, но ощущение медленного погружения мне знакомо.
Я набил все карманы — и штанов, и куртки, и рубашки; камни растягивали ткань, и она уже трещала по швам. Твоя мама смотрела на меня и смеялась. Я стал танцевать вокруг нее, потрясая своей ношей, а потом взял ее за руку и повел в море. Поначалу она шла охотно, чуть ли не вприпрыжку. На секунду замешкавшись, я пошел дальше, чувствуя, как одежда намокает, прилипая к телу, а камни тянут меня на дно. Твоя мама засомневалась, попыталась остановиться, выхватить руку, но я не пускал ее.
«Это была просто шутка, — говорил я ей потом. — Я не хотел причинить тебе вреда. Разумеется, не хотел. И вообще, это была твоя идея. Зачем вечно все портить? Это же была просто шутка».
Но я до сих пор помню панику в ее голосе, раздававшемся все громче над водой, и то глубокое умиротворение, что охватило меня, когда я заходил в море, держа ее за руку и не собираясь возвращаться.
Срываю листок с ветки над головой. Куст дрожит, осыпая мое укрытие каплями дождя, будто крошечными холодными пульками. Вдавливаю ноготь в зеленую пластинку, пока указательный палец не касается большого. Потом бросаю маленький полукруг на землю и отрываю еще кусочек, и еще, пока наконец не остается только черешок.
