— Я тебя не выдам, но ведь таблетку можно потерять, — заговорщицки посоветовал я.
Она засмеялась:
— А как я головную боль потеряю?
— Что же у тебя из-за меня будет болеть голова? — спросил я многозначительно и сердечно.
— Посмотрим, — кокетливо засмеялась она. И я с удивлением отметил, что такой живой и веселой я видел ее только в тот вечер, когда Алекс рассказывал свои байки. Неужели все дело в проглоченной мною таблетке? Надо проверить, но как?
Отпуск — дело хорошее, однако мозги ведь не отключишь; столкнувшись с проблемой, они начали искать необходимую комбинацию, почти помимо моей воли. А когда она родилась и обдумалась во всех деталях, отказаться было уже жалко. Так я стал хорошо разбираться в цвете и форме таблеток».
Усмехнувшись этим своим мыслям, Лобанов сгреб с одеяла разноцветье лекарственных препаратов и закинул их горстью в рот, как это делала когда-то его бабушка, собирая со стола крошки пасхального кулича.
— Здравствуйте! Профессор Петровский? Это Татьяна Луговская, помните? С наступившим вас Новым годом и Рождеством! Желаю творческих и деловых успехов! Спасибо, Валерий Николаевич, мы сделаем все возможное. Я очень благодарна господину Лобанову, что он дал мне возможность обратиться к вашим энциклопедическим знаниям в области экономики. Хотела поблагодарить его лично, но он куда-то исчез с моего горизонта. Вы о нем что-нибудь слышали? А может быть, с сыном куда-то уехал? Ну, если появится у вас, передавайте от меня привет и поздравления. До встречи! — Этот бодрый текст Татьяна произнесла под контролем Нины, которая, как строгий цензор, стояла рядом, готовая немедленно нажать на рычаг, если в голосе Татьяны проскользнут слезы. Но ее вмешательства не понадобилось, весь разговор был проведен почти нейтральным тоном. Поэтому довольная подруга села рядом и задала любимый вопрос:
— Ну, что он сказал?
Таня, тяжело вздохнув, безнадежно махнула рукой и ответила:
— Почти ничего. Лобанова не видел. Знает только, что он каждый год ездит кататься на лыжах, чаще в Альпы.
— Тогда ничего страшного не случилось! Поехал в горы, а ты ревешь который день! — попыталась урезонить подругу Нина.
— Как в горы? Какие могут быть горы, когда такая любовь? Почему он неожиданно уехал? Может, ему рассказали про меня что-нибудь? — искала причину поступка своего возлюбленного Таня.
— Отлично! Нам теперь выяснять, что ли, с кем он из ваших общих знакомых виделся в конце года? Ты с ума не сходи, а то я тебя быстро отправлю по проторенной Иркой дорожке, — пригрозила Нина в растерянности.
— Я никого с Рождеством пока не поздравляла, не до этого было. Давай свою записную книжку, я буду всех обзванивать, — решительно заявила Татьяна, растирая по горящим щекам быстро сохнущие слезы.
— На тебе мою книжку, делай что хочешь, а я пойду поем чего-нибудь. У меня на нервной почве всегда зверский голод, как у Васьки. Ты свои рассказы распечатала не в одном экземпляре, надеюсь? — остановилась Нина в дверях кухни, озаренная догадкой. — Дай мне их почитать, пока ты будешь звонить, а я — есть. Может, ты там что-нибудь обидное для его достоинства ляпнула. Знаешь, какие мужчины ранимые? — присвистнула подруга по старой школьной привычке.
— Я про него почти не писала, — отмахнулась вооружившаяся телефонной трубкой Таня и добавила: — Вон на столе, бери, читай, только молча.
Нина подошла и вытащила из вороха бумаг несколько листов, соединенных скрепкой. В верху страницы жирным шрифтом было напечатано название: «Свадебная фотография».
«Никогда не надо ничего делать наперекор судьбе, вопреки обстоятельствам. Как справедливо заметил Венечка Ерофеев: все должно происходить неправильно, тогда человек растерян и слаб, тогда он смиряется. Надо развивать в себе тонкое чувство окружающей действительности, ее сопротивляемости. Где-то в душе должен быть заветный молоточек, постукивая которым по окружающим тебя твердыням жизни, нужно определять, где толщина стены позволяет пробить ее лбом, а где сильно пострадает лоб, оставив твердыни незыблемыми.
Эта свадьба и не должна была состояться из-за отсутствия такой, как казалось жениху и невесте, мелочи, как любовь.
Все началось накануне первой назначенной даты. Жених и невеста — оба эстрадные артисты были приглашены на концерт, но не просто как гости, а как возможные участники будущего проекта. Администратор усадил их во второй ряд сбоку от прохода, подчеркнув тем самым особое расположение главного режиссера концерта. Жених, полностью поглощенный карьерными планами для своего будущего семейного дуэта, ради чего и затевалась свадьба, не отрывал глаз от происходящего на сцене и только изредка отпускал профессиональные замечания, не поворачивая головы. В конце представления зрители устроили овацию, и труппа вывела на сцену постановщика как главного героя дня. Тот улыбался, кланялся и в то же время цепко оглядывал зал: кто из нужных людей пришел, как хлопают, не выходят ли раньше времени. Жених, уловив это, вскочил и стал яростно бить в ладоши чуть не в лицо склонившимся в поклоне артистам и режиссеру.
— Вставай, он на нас смотрит, — велел он невесте и глянул на нее строго.
Увы, встать она не могла. К этому моменту уже и сидела с трудом, истекая холодным потом и кусая губы. Дикие боли неизвестной причины терзали ее внутренности.
Овации кончились, публика начала расходиться, жених топтался рядом с невестой в растерянности. Хорошо, ее заметила подруга, пришедшая на концерт вместе с отцом — хирургом. Тот, бросив на страдалицу один взгляд, скомандовал:
— Ко мне в машину, срочно едем в больницу, у тебя острый живот.
— У меня завтра свадьба, — выдавила она синими губами.
На следующий день, как и положено невесте, она была вся в белом, только без фаты. На голову ей надели старую солдатскую шапку, и два пьяных шафера-санитара повезли ее не на тройке, а на дребезжащей каталке через двор в оперблок. Страх перед операцией прошел сразу, как только они выехали во двор. Ледяной ветер пытался сорвать с нее, обнаженной, застиранную простынку, доставшуюся вместо подвенечного платья, каталка буксовала в сугробах, а санитары не столько управляли ею, сколько держались, чтобы самим не упасть. То, что они везут тело не в морг, а на операцию, мастера экстремального вождения не учитывали и несколько раз чуть не вывалили больную в грязное снежное месиво. После такого путешествия приезд в операционную был избавлением, а наркоз — наградой за страдание.
Всех гостей, приглашенных на свадьбу, предупредить не успели, и тогда они, потолкавшись в загсе, нагрянули на квартиру к молодоженам. Узнав печальную новость, половина гостей разъехалась, остальные, освободившие себе этот день от других дел и настроившиеся на гулянку, решили ехать в институт Склифосовского и поддержать там больную морально. Поэтому когда наркоз стал отходить, а тошнота, наоборот, подступать, бедная невеста обнаружила вокруг себя гостей, бодро тусующихся у ее кровати, угощающихся и активно наливающих медперсоналу и выздоравливающим. От запаха еды, которую гости захватили со свадебного стола, ее рвало, мучительно хотелось пить. Что пить ей нельзя — усвоили все и не давали даже смочить пересохшие губы. Когда она засыпала, на тумбочке у ее изголовья кто-то допивал «на посошок».
