«Ничего не поделаешь! Работа превыше всего!»
Бывает устаю. Но не капризничаю; стараюсь держать себя в руках. Постоянно делюсь с Сашей впечатлениями, надеясь, что это поможет ему в работе. А вообще я спокойна за «Синюю птицу». С таким основательным Сашей она не растеряет перья…
И вот на центральном вокзале мы садимся на поезд. У нас купе из двух комнат. И персональный туалет. Свежее накрахмаленное белье, кондиционер, очень чистые окна. Путешествовать будем с комфортом.
Здесь мне в голову впервые приходит мысль: «Не слишком ли много комфорта? Характерно ли это для Индии? И вообще — увидим ли мы за этим комфортом настоящую Индию?». Мысль эта кажется мне неожиданным проблеском истины. Но всего на мгновение. Я не успеваю ее додумать, ибо поезд трогается, и мы с Сашей устремляемся к окну.
С детства люблю этот волнующий момент отправления поезда. Сразу чувствуешь, что грядут перемены. И конечно же — к лучшему! Вон затем поворотом, за тем мостом, туннелем… Так нескучно жить!
Вокзал, перрон с их вечной суетой через минуту остаются позади. Все быстрее, быстрее проносится мимо старый Бомбей, потом идут микрорайоны, не многим отличающиеся от наших.
Часа через полтора останавливаемся на каком-то полустанке.
И вдруг я вижу слона. Мы уже почти две недели в Индии, но слона я здесь вижу впервые! Это большой старый слон. Бивни у него не то отпилены, не то были обломаны когда-то — от них остались лишь пожелтевшие, слегка потресканные обрубки. Глаза его слезятся, вокруг них роятся мухи. Кожа у слона землисто-серая, вся в морщинах и складках; на голове — редкие кустики волос. Спина — покрыта вытертым ковром, точнее тем, что некогда называлось ковром. Верхом на слоне ребятишки — четверо или пятеро. Все полураздетые, худые — ребра наперечет — и очень смуглые.
Я открываю окно, высовываюсь наружу.
Ребятишки смеются, приветливо машут мне. Кричат что-то, гримасничают.
И я машу им рукой.
Заинтересованный Саша тоже высовывается из окна:
— Надо же! Слон!..
Мальчишки кричат нам:
— Туристо? Туристо?
— Туристо! — отвечает Саша.
Тогда они просят у него жвачку.
Саша, порывшись в сумке, протягивает из окна пару упаковок «Минтона».
Один из ребятишек погоняет слона длинной острой палкой. Они подъезжают к вагону и быстро завладевают жвачкой — пока этот щедрый «туристо» не передумал.
А я невольно морщу нос. От слона дурно пахнет.
Едва отъехав от нас, мальчишки вскрывают упаковки, бросают на землю бумажки, делят между собой жвачки. Но, видно, не могут поровну разделить — шумно бранятся. Один из них — самый маленький — так размахался руками, что чуть не свалился со слона. Друзья вовремя подхватывают малыша за локти, смеются над ним.
И мы смеемся.
— Вот она — настоящая Индия! — говорит Саша.
Здесь и я вспоминаю ту мысль, что явилась мне в голову на вокзале в Бомбее.
«А мне очень хочется видеть Индию настоящую! Не страну кондиционеров, фешенебельных отелей, железобетонных набережных, пароходов и самолетов, но страну слонов, непроходимых джунглей, страну самобытную, таинственную, страну Маугли и Багиры, страну, так мастерски описанную некогда Редьярдом Киплингом».
Однако я понимаю, что это очень рискованная мысль, и потому держу ее при себе.
Поезд трогается.
Мальчишки машут нам вслед. Я думаю о том, что каждый из них — немножко Маугли.
На следующий день в вагоне-ресторане за порцией бифштекса, очень похожего на наш, отечественный, я все же завожу этот разговор.
Начинаю издалека:
— Как красиво вокруг, посмотри!
— Да, — соглашается Саша, взглядывая на окно. — Настоящие джунгли. Будто в кино.
В это время выезжаем на мост.
— Кришна, — успевает прочесть Саша название реки.
— А что, у вас все туристы такие неженки? — несколько приближаюсь я к теме.
— В каком смысле? — Саша с удовольствием уплетает не очень вкусный бифштекс.
Я тоже отрезаю очередной кусочек:
— В смысле комфорта: отели, душистое постельное белье, телефон под рукой, сервис…
Саша слегка настораживается. Разговор уже не представляется ему случайным:
— Разные бывают в группе. Но в основном — состоятельные. По нынешним временам.
Я становлюсь немного язвительной:
— Из тех, что пресытились благами? Из тех, что осторожно несут по жизни свое драгоценное брюхо?
Саша улыбается:
— А ты, оказывается, можешь быть и злой! И глаз у тебя острый, как стрела. И деталь подмечаешь, как всякий хороший литератор, — он задумывается на секунду. — Но ты права, бывают и такие: уставшие от благ, всем недовольные… брюзжат, брюзжат… ничто их не радует.
— А нормальные у вас бывают? — все клоню в нужную мне сторону.
— Бывают. Я, например.
— Ты? — хмыкаю я с деланным сомнением.
— Подожди, подожди! — смеется Саша. — Какой странный разговор! Скажи, что ты имеешь в виду, говоря «нормальные»?
Я загибаю пальцы:
— Легкие на подъем, энергичные, решительные, может быть, чуточку легкомысленные — что весьма характерно для молодости.
— Хорошо. И что? — Сашина вилка с кусочком бифштекса останавливается в воздухе.
— Как что? Ты такой?
Саша пережевывает бифштекс, с минуту молча внимательно смотрит на меня. Раздумывает. Не может с ходу понять, что я хочу. Вероятно, я захожу слишком уж издалека.
Наконец он кивает:
— Именно такой.
— Способный на поступок? — ловлю его на слове.
— Способный, — уже серьезно отвечает он.
— И мог бы сейчас сойти с поезда?
— Что, прямо сейчас? На ходу? — брови его недоуменно взлетают вверх.
— Нет, на следующей станции, конечно.
— Ах, вот в чем дело! — лицо Саши проясняется. — Настоящая Индия! Минус кондиционер, минус все удобства, минус планирование маршрута… Плюс два нормальных, слегка легкомысленных человека. Я правильно понял?
Я киваю. Я очень хочу, чтобы Саша согласился. Но у меня от страха, что так и будет, замирает сердце. Ведь я, кажется, предлагаю весьма рискованное предприятие: чужая страна, изнуряюще жаркий климат, очень дикие джунгли, — я же вижу, какие они за окном, и догадываюсь, что в них творится, — а у нас (у меня, в частности — у неженки и домоседки) никакой специальной подготовки, ни даже снаряжения. Туфельки одни да городская юбочка. И бредовые фантазии на грани каприза. Но очень уж хочется посмотреть! Ведь больше не представится такой случай.
