— О нет! — Коул театрально схватился за сердце. — Как глубоко ты ранишь!
— Даже и не собираюсь ранить, а тем более глубоко. Хочу всего лишь немного тебя притормозить.
— Дорогая, готов действовать так медленно, как тебе угодно!
Лина снова залилась краской.
— Не смей так разговаривать в присутствии монахини!
— Смотри-ка, даже не католичка, а испытывает чувство вины, — обратился Коул к тетушке. — Думаю, это оттого, что вожделеет, но боится признаться. Особенно при тебе.
— В таком случае не буду мешать и оставлю вас наедине. — Сестра Мэри обняла племянника и отошла, чтобы встретить покупателя.
— Зачем ты это делаешь? — Лина не скрывала раздражения.
— Что именно?
— А, не важно! Все равно бесполезно с тобой разговаривать!
— Подожди секунду. Куда ты идешь?
— Возвращаюсь на работу. У меня злой начальник.
— Если хочешь, могу замолвить словечко.
Лина сердито взглянула на Коула.
— Обстоятельства складываются немного не так, как я планировал, — заметил Коул. — Но ничего. Вернусь вместе с тобой. Как тебе предстоящая приветственная вечеринка? Ждешь с нетерпением?
— Не уверена, что избитая фраза «Жду с нетерпением» способна точно описать гамму моих чувств.
— А как точнее?
— Наверное, «жду с опасением».
— Но чего ты можешь опасаться? Ты ведь ничего не боишься!
— Твоя тетушка только что объяснила, что страхи есть у всех, только не все готовы их признать. Вот, например, ты. Явно боишься обязательств и ответственности.
— И что же привело тебя к этой мысли?
— Твой послужной список. Можно смело назвать тебя приверженцем серийной моногамии.
— Звучит почти как «серийный убийца».
— Умудряешься сохранять дружеские отношения с бывшими девушками. Почему? Прежде всего потому, что никогда не испытывал серьезных чувств. Все лежит на поверхности. Приятное времяпровождение и ничего больше. Никаких разбитых сердец.
— И что же в этом плохого?
— Ничего… в том случае, если поверхностные отношения устраивают обе стороны.
— А ты предпочитаешь разбитые сердца?
Вспомнились болезненное унижение и та жестокая сердечная рана, которую нанес Джонни Салливан. А вдруг Коул действительно прав?
— И как же его зовут? — потребовал ответа Коул.
— Кого?
— Да того парня, который разбил твое сердце. Как его зовут?
— Не твое дело.
— То есть не берешься отрицать сам факт? Сердце разбито?
— Сменим тему.
— Нет, не сменим. Ты всегда так поступаешь, когда разговор заходит о личном.
— Как поступаю?
— Меняешь тему. Но на сей раз не удастся. Хочу знать, что он за птица. Живет в Чикаго?
— С какой стати тебя волнуют подробности моей личной жизни?
— Волнуешь ты — вот с какой стати. Только вот почему ты никак не хочешь в это поверить?
— Да всего лишь потому, что уже слышала подобные разговоры, и всякий раз они оказывались ложью.
Лина испугалась, что наговорила лишнего, и поспешила уйти.
— Опаздываешь, — укоризненно заметил Коул, едва Натан вошел. Кабинет доктора Фланнигана разительно отличался от безупречно аккуратного офиса шерифа. Рабочий стол Натана постоянно пребывал в образцовом порядке, чего нельзя было сказать о рабочем месте Коула. Кабинет был заставлен коробками и ящиками, завален журналами и книгами. Тут же лежали редко используемые инструменты и валялись бумажные стаканчики. Но доктор прекрасно помнил, где что лежит, и никому не позволял нарушать привычный системный беспорядок. Кавардак приводил Лину в бешенство. Ну и отлично! Она ведь тоже сводила его с ума.
— Что это? — спросил Коул, разворачивая подозрительный сверток, который протянул Натан.
— Ленч. Я же сказал, что принесу еду.
— А я-то надеялся, что ты купишь пиццу или бургер. Или что-нибудь еще на худой конец.
— Ну так считай, что это и есть «что-нибудь еще». И перестань, пожалуйста, так на меня смотреть. Тебе дают вовсе не радиоактивные отходы, а всего лишь сандвич.
— А почему хлеб такой странный?
— Потому что его пекла Энджел.
Коул тут же положил подозрительный сандвич на стол.
Немного подумал и снова посмотрел на Натана:
— А где твой?
— У меня бургер из «Дейри куин».
— Не буду есть. — Коул решительно отодвинул сандвич. — Давай сюда бургер, и никто не пострадает.
— Ни за что на свете.
Коул не стал дожидаться разрешения. Молниеносным движением завладел бургером и жадно надкусил, пока Натан соображал, что к чему.
Шериф смерил преступника ледяным взглядом:
— Воровство чужого бургера противозаконно.
— Не более противозаконно, чем попытка навязать ни в чем не повинному человеку странную желтую кашу под видом хлеба и вареную морковку вместо мяса!
— Энджел очень расстроится, если я не съем ее сандвич. Коул пожал плечами:
— Извини, но это уж твоя проблема, а не моя.
— А если расстроится Энджел, то расстроится и Скай.
— И снова не моя проблема. — Бургер бесследно исчез во рту у Коула.
— А может быть, в твоей клинике, найдется какая-нибудь зверюшка, которой придется по душе прекрасный аппетитный сандвич?
— Даже и не мечтай! — прорычал Коул. — Не пожелаю зла ни одному живому существу, большому или маленькому.
Натан тяжело вздохнул, завернул несчастное произведение кулинарного искусства в салфетку и ловко метнул в мусорную корзину.
— Ну и как, признался наконец Лине, что сходишь по ней с ума?
Коул смерил приятеля тяжелым взглядом:
— Мужское правило номер сорок один: никогда не чини неприятностей в доме друга.
— Эту фразу ты украл у Эдджи.
— Смысл от этого не меняется.
— Просто немного удивляет, что парень, способный без труда очаровать любую женщину, внезапно налетает на кирпичную стену.
— Лина отличается от других женщин.
— Чем? Холодностью?
— Если бы она была холодна, то не стала бы целоваться прямо у тебя в офисе.
— Перед супермаркетом вы с Линой тоже выглядели по уши влюбленными и изрядно разгоряченными.
— Тогда она боялась, что я раздавлю ее хозяйство.
Натан едва не поперхнулся газировкой.
