— Ты приехала по делу, — наконец сказал Костас. — Значит, его нужно сделать.
— Да, — подтвердила Евгения. — Я приехала к Марии. Но теперь… Мне надо дальше, в Испанию. Костя, у меня осталось два дня. Если я не успею, мы с мамой погибли…
Костя встал:
— Я свяжусь с сыновьями Марии, обзвоню родственников. Ты сообщи своей маме, а утром мы все решим.
Он обнял ее и повел в комнату. Он помог ей снять халат, под которым надета длинная шелковая ночная рубашка. Костя уложил ее в постель и укрыл одеялом.
— Костя… Ты придешь… еще? — тихо спросила она.
Он почувствовал удар, но не в сердце. Это был удар такой силы, от которого он едва устоял на ногах.
— Ты… — он хотел спросить: «хочешь, чтобы я пришел»?
Но он не спросил — ответ читался в ее огромных серых глазах.
— Я поняла, как быстро уходит время… — прошептала она.
Он колебался. Уйти сейчас и прийти после? Но он снова может что-то упустить, не понять, а значит — потерять. В конце концов, то, что она сейчас хочет, — доказательство ее любви, несмотря ни на что.
Костя подошел к двери на ногах-котурнах. На самом деле он чувствовал себя каким-то маскарадным героем — какие-то длинные деревянные ноги…
Он запер дверь изнутри. Возвращаясь к ней, сбросил рубашку, шорты. Он взглянул на себя и едва удержался от улыбки. Вспомнил тетку Марию и ее рассказ о нудисте на пляже.
Евгения смотрела, как он идет к ней. Она медленно снимала ночную рубашку. И встала перед ним, нагая.
Сердце зашлось, его охватило пламя. Венера Морская. Белоснежно-мраморная, но живая и теплая!..
— Ты теплая, Венера Морская, — прошептал он…
Дальше он ничего не помнил, только вкус губ, горячих и сладких, только вздохи, и — полный провал в бездонную пустоту.
Наверное, думал он потом, счастье — это и есть бездонность, сколько ни падай — не ушибешься…
Евгения смотрела на него, когда он лежал. Капли пота стекали ей на грудь. Она водила пальцем, соединяя капли друг с другом.
— Дождь, — улыбнулась она. — Помнишь, как тогда? Ведь был дождь…
Он с трудом разлепил глаза. Помнит ли он дождь, который лил на даче? Конечно, он помнил.
— С тех пор затяжной дождь мне всегда напоминает о тебе… — прошептала она.
Утром Костя проснулся рано и сразу позвонил в клинику.
— Марии больше нет, — тихо сказал он, отвечая на вопрошающий взгляд Евгении.
Она заплакала, позвонила матери.
— Мама приедет на похороны, но в Испанию должна ехать я.
— Я с тобой, — сказал Костас. — Делами Марии займутся ее самые близкие люди. Мы успеем вернуться к похоронам.
— Но я… Мне неловко, Костя… Ты знаешь испанский, конечно… Но Энрикета говорит по-английски, так что мы с ней поймем друг друга. — Но потом все-таки призналась: Я рада, что ты поедешь со мной.
Они молчали в машине, пока ехали в аэропорт. Эта смерть потрясла, они никак не могли поверить, что все происшедшее — реальность.
В самолете, который из Афин уже переносил их в Мадрид, когда границы отделили их от прежней жизни, они наконец заговорили.
— Ты знаешь, Костя, однажды я уже потянулась к телефону — хотела позвонить тебе и сказать, что все поняла. Но, видимо, тогда я еще не была готова… Я уехала в Сибирь, а когда вернулась, мама сообщила о банкротстве. Она отправила меня к Марии. Ты знаешь, она ее «сестра» справа. А теперь, когда ее нет, только «сестра» слева сможет поддержать мамину просьбу о ссуде. Когда я увидела тебя и эту табличку с именем «Костас», я почувствовала, как ноги подкосились. Подумала: с этой табличкой ты ждешь не меня…
— Ты так побледнела, — улыбнулся он, вспоминая.
— Но я быстро догадалась, что это проделки Марии. Она всегда любила меня. И шутить тоже любила.
— Она давно хотела соединить нас, — кивнул Костя.
— Но не все, оказывается, этого хотели, — усмехнулась Евгения. — Даже не думала, что моя ближайшая подруга способна на то, что она сделала.
— Ты имеешь в виду Лильку? — тихо спросил он.
— Да. Теперь я хорошо понимаю после того, как стала заниматься приманками и репеллентами, что нами управляет не только разум, не только сердце, но и многое другое. Ты сам догадался, что Лилька подманила тебя феромонами. Она крала препарат, я знаю. Она украла бы и технологию, но это ей не по зубам.
— Не по зубам ей и другое, — он покачал головой.
— Еще что-то? — Евгения резко повернулась к нему, и стаканчик с водой на столике едва не выпал из своего гнезда. Он протянул руку и удержал.
— В тот вечер, когда я привез тебя к Марии, я открыл почту и обнаружил фотографию. Ее кто-то прислал, без обратного адреса.
— А что на ней? Точнее, кто? — Евгения спросила тихо, догадываясь, что она услышит нечто неожиданное.
— Ты. С каким-то мужчиной в обнимку, — Костас наблюдал за лицом Евгении. Он видел, как удивленно ползут брови вверх, а серые глаза непонимающе смотрят на него.
— Я? В обнимку? Наверное, это компьютерный трюк. Но почему?
Он засмеялся:
— Не-ет, картинка настоящая.
— Да быть такого не может. Я хочу посмотреть. Скажи, как он выглядит?
— Он в очках, лет ему вдвое больше, чем тебе. У него гладкое лицо, приятная улыбка.
— Господи, да это же Дмитрий Павлович, мамин давний друг! Мы с ним действительно виделись, у пруда. Но мне жаль тебя огорчать, — насмешливо сказала она. — Точнее, ту, кто сделал снимок и послал его тебе. — Она вздохнула. — Он только внешне мужчина. Он мне как родственник… Значит, Лилька следила за мной. Даже поехала в Ольгово… Мы с ним встретились в усадьбе Апраксиных, это на севере от Москвы.
— Ты все еще увлекаешься старинными усадьбами? — спросил он.
— Да. Но неужели она считала, что ты поверишь?
— Она же считала, что ты поверишь, когда заманила меня к себе в постель? И ты поверила, что я сам прыгнул к ней…
— Да, она с нами с обоими поработала, — усмехнулась Евгения. — Только не учла одного — что бывают отношения… навсегда. Их можно отодвинуть на время, но…
— Но может не хватить времени, чтобы вымести весь мусор, которыми эти отношения засыплют… — Он резко повернулся в кресле, его лицо оказалось близко от ее лица. — Мы будем жить в Греции? — неожиданно спросил он.
Она засмеялась, покраснела и предложила:
— Может, сразу в двух местах — летом в Греции, а зимой в России?
— Понял, — он кивнул. — Наши дети будут говорить на двух языках?
— Нет, — она отрицательно покачала головой. Глаза озорно блестели.
